— Это, должно быть, Томье сманил от нас Леглиза с Валентиной. Красивую роль играет он во всей этой истории, нечего сказать!
Жаклина сделала вид, что не слышит. Она не хотела понимать. Замеченная ею холодность Жана уже и без того тревожила молодую женщину, и она систематически удаляла все, что могло бросить свет на это печальное обстоятельство. Но госпожа де Рово не сдавалась и продолжала минуту спустя:
— А Превенкьер?.. Он также от нас сбежал. Он явился сюда лишь за тем, чтобы увидать Валентину, втюриться в нее и увести с собой красивую вдовушку. Это очень лестно для вашей гостиной. Ее можно назвать последним салопом, откуда похищают…
В эту минуту противник дамочки, полковник Тузар, прихлопнул ее туза, что окончательно взбесило молодую женщину. Видя, что Жаклина решительно отмалчивается, она удвоила свое усердие.
— Это как Жан… Ему было довольно два раза увидеть Розу, и вот уж пошла молва, что он хочет на ней жениться… у вас под носом, моя дорогая! По-моему, это довольно подлая махинация!
Жаклина слегка вздрогнула, но не возражала.
— А тут еще этот гадкий полковник забрал себе всех королей! Ну вас в болото, не стану больше играть! — крикнула вне себя госпожа де Рово, швыряя карты.
— Что за тон и что за выражения, моя дорогая! — вмешалась госпожа Леглиз, неприятно задетая этой сценой. — Если б сюда вошел посторонний, что подумал бы он о вас?
— В довершение всего еще стесняться! Неужели вы находите это справедливым, Жаклина, что мужчины приходят обыгрывать нас?.. Ведь я проиграла полковнику двадцать пять луи! Если вы полагаете, что я вам заплачу, старина, то очень ошибаетесь.
— Я потолкую с Бернштейном, — хладнокровно отвечал Тузар.
— И прекрасно сделаете! Ведь если вы обратитесь к Рово…
Она встала и, пересев к Жаклине на диван, проговорила тоном нежного участия:
— Милая Жаклина, я хоть и резка на язык, но зато правдива и не люблю подставлять другому ножку. А с вами это собираются проделать. Понимаете ли вы? Если хотите, я готова сказать все напрямик. Томье намерен вас бросить для этой разбогатевшей модистки, которую зовут Розой Превенкьер. Я угадываю, что вы мне возразите: «Он ее не любит и все равно останется при мне». Очень возможно. Но низость остается низостью. И потом этих мужчин не разберешь: они довольно падки до некрасивых женщин, Любовь имеет весьма отдаленное отношение к красоте. Сколько знавали мы дурнушек, которые кружили мужские головы? Их любят, да еще как, до конца жизни! На вашем месте я бы остерегалась… Конечно, если вы не дорожите больше Томье и его женитьба вам на руку, тогда иное дело. В таком случае забудьте, что я вам сказала.
Жаклина безмятежно улыбнулась женщине, которая мучила ее так жестоко, и произнесла:
— Да, забудем то, что вы мне говорили.
Госпожа де Рово была озадачена. Она с досадой пожала плечами и заключила:
— О, превосходно! Не станем пересаливать в нашей дружбе! Если вам это все равно, тем лучше.
— Я попросила бы вас только, милочка, не разглашать этого всем, иначе мне будет неловко.
— Отлично! Если б дело шло об одном Томье… но вы — приятельница, ваша тайна для меня святыня!
У Жаклины мелькнула меланхолическая улыбка. Она не очень-то верила скромности своей подруги. Ее просьба могла навести на мысль, что у ней есть свои расчеты, и этим госпожа Леглиз ограждала, по крайней мере, свое самолюбие. Но что значит самолюбие, когда вашей искренней, пылкой любви грозит опасность? Что служило порукой счастью госпожи Леглиз, кроме клятв, расточаемых Томье? А много ли стоили обещания и протесты Жана? В былое время ее мог бы убедить один взгляд, один возглас, а все его теперешнее красноречие расточалось только для прикрытия лжи. Госпожа Леглиз чувствовала, что ей предстоит удар; а чего могла она опасаться, кроме измены любимого человека?
Она говорила себе все это, сидя в своей уборной, у окна, выходившего в их живописный сад. Вот в этой аллее, на берегу пруда, увидала она в первый раз Жана с Розой; они шли рядом ей навстречу в сопровождении госпожи де Ретиф, которая как будто покровительствовала им, приветливо улыбаясь. Какую роль играла Валентина в этой интриге? Ведь ее удаление слишком совпадало с отсутствием Томье для того, чтобы не подозревать между ними уговора. Какой страшной неосторожностью было со стороны Валентины затеять подобную игру! Как будто Жаклина не знала ее похождений в прошлом и настоящем и не могла, вооружившись против нее, сделать ей непоправимое зло! Разумеется, Превенкьер не знал ничего о том, что было до ее связи с Этьеном. Да и знал ли он хорошенько то, что касалось самого Этьена? Вдобавок, какие планы строил банкир? Хотел ли он сделать Валентину просто своей любовницей и содержанкой, или та возымела более смелое и более выгодное намерение — женить на себе отца Розы? Ее постоянное присутствие возле молодой девушки могло возбудить подозрение, что она добивается самого блестящего, но и самого трудного результата: замужества. Но сколько препятствий надо ей преодолеть и какая смелость вооружить против себя Жаклину! Однако разве стоит бояться доброй и нежной Жаклины? Ведь ее можно обижать безнаказанно, К чему она прибегнет, кроме слез?
Грудь госпожи Леглиз поднялась тяжелым вздохом. Разве это не правда? Все в ее поведении подтверждало такое понятие о ее характере. Мягкая кротость молодой женщины, примирившаяся с изменами Этьена, пожалуй, поможет ей терпеливо перенести и неверность Жана. Существуют на свете люди, обреченные от рождения быть жертвами. С ними можно делать все, что угодно, не боясь, что они возмутятся. Негодяи пользуются этим и подвергают их всяким оскорблениям и насилиям. Слабость делает их беззащитными. Это козлища отпущения в социальном строе, и жестокая человеческая низость наслаждается их терзаниями. Все, что есть гадкого, жестокого, пошлого, глупого, возвышается, очищается, облагораживается и умнеет, подвергая мучениям беззащитных существ. Я оскорбляю, я презираю, я обижаю, я насмехаюсь. Значит, я владычествую над тем, кто мне подчиняется. Значит, я перестал быть последним из людей, потому что у меня есть на ком сорвать сердце. Какой триумф! Самодовольство мелких сошек и пошляков зачастую основано на подобных победах.
Жаклина с грустью припоминала примеры таких издевательств в свете и спрашивала себя с тоской, согласилась ли бы она сделаться одной из этих безответных жертв. Кровь бросилась ей в лицо, глаза засверкали, она сжала кулаки и с криком, который испугал ее своей резкостью, отвечала самой себе: «Ни за что!» Ее мысль тотчас заработала. Если сопротивление казалось ей необходимым, почему не вступить храбро в борьбу, чтобы попробовать взять верх? Достаточно ли только защищаться? Ограничится ли она тем, что оградит себя от нападения, или же станет воздавать злом за зло? Поединок, в котором один из противников только парирует удары, не отвечая на них, представляет собой уже неравную борьбу, Предоставит ли она Валентине с Превенкьером и Розе с Жаном интриговать против нее, не стараясь разрушить их замыслов? Говоря по правде, это значило бы сделать себя посмешищем и слишком облегчить им задачу.
