На заре он проснулся, вынул нож из ящика, где хранил оружие. Нож был тонкий, кривой, с острым лезвием, и вид его неожиданно вызвал у Квинта тошноту. Этим ножом он собирался убить Помпея, на нём ещё остался засохший, похожий на ржавчину, след крови: из раны того человека, который спас Помпею жизнь. Нет, этот нож решительно не годился для того, что он задумал… Квинт тщательно умылся, причесался и, облачившись в траурные одежды, вышел из дома. Не обращая внимания на проливной дождь, он отправился к южному склону Капитолийского холма, где на фоне серого неба вырисовывались зловещие контуры отвесной скалы.
С этой скалы, названной Тарпейской то ли по имени Луция Тарпея, которого сбросили оттуда за выступление против царя Ромула, то ли по имени весталки Тарпеи, которую постигла такая же участь за предательство, веками сбрасывали осуждённых на смерть преступников.
В этот ранний час здесь было безлюдно, слышалось лишь завывание ветра и шум дождя. Вход на вершину утёса был преграждён только одной цепью; Квинт ожидал увидеть по обе стороны стражников, которые занимали его воображение, когда он был мальчиком, но их не было. Он перелез через толстую цепь, по-прежнему не замечая дождя, хлеставшего его по лицу и стекавшего по широкой пенуле. Прошёл по утоптанной скользкой тропе и остановился на самом краю обрыва.
Какое-то время он стоял неподвижно, и слёзы ручейками лились по его лицу, смешивались с дождевыми каплями.
Юлии больше нет, она умерла, ушла от него навечно, оставила его в одиночестве… И погубил её он сам — своей бессмысленной яростью, своей ненавистью. Он обидел её, оскорбил, он столько раз проклинал её в своих мыслях, желал ей смерти… В тот день, когда они виделись в последний раз, он позволил ей уйти с болью в сердце. Не простил её, не попрощался, и сам ушёл отчуждённый, слепой, сердитый. Погубил её, богами посланную, любимую, единственную женщину, — и за это преступление должен понести справедливое наказание. А то, что вместе с ней погубил и себя самого… Что значит его жизнь, когда в ней больше нет Юлии?..
И вдруг Квинт увидел Юлию — она выплыла из туманной сизой дымки и замерла перед ним как живая. На ней была короткая девичья туника, похожая на ту, которую он видел на ней, когда они играли у залива, когда она насмеялась над его желанием найти дары Нептуна и когда обещала стать его Гаией…
«…- Скажи мне, Квинт, поклянись своим гением-хранителем, я — первая, кого ты целуешь?
— Клянусь.
— Что я первая твоя возлюбленная?
— Клянусь.
— И что ты никогда не полюбишь другую?
— Никогда!»
— Никогда! — прокричал Квинт, повторяя клятву из прошлого, и протянул к видению руки.
Призрачный образ Юлии затуманился.
— Нет, подожди! Возьми меня с собой! — взмолился Квинт, но удержать её он не мог, видение развеялось.
Тогда он подался вперёд, занёс одну ногу над обрывом, но в этот момент чья-то крепкая рука схватила его сзади за шею, потянула и с силой бросила наземь. Какой-то человек склонился над ним, протянул ему небольшой кожаный мех:
— На, хлебни глоток. Тебе, дружище, сейчас нужно одно — хорошо согреться.
Вино, кислое, самое дешёвое, какое только можно было найти в вонючих погребах Эсквилина, показалось Квинту ценнее ароматного цекубского или золотистого фалерно. Оно сразу согрело Квинта, только теперь он почувствовал, как сильно озяб.
— Так-то лучше, — похвалил его новый знакомый, почёсывая толстый сизо-красный нос. Потом в упор взглянул на Квинта и спросил: — Что с тобой? Что ты здесь делаешь под дождём? Я подумал — ты решил спрыгнуть со скалы; ты так странно смотрел перед собой. Может, тебе померещились призраки казнённых?
Ничего не отвечая, Квинт подставил лицо холодным каплям.
— Я живу поблизости, — человек продолжал свою болтовню, — под тем мостом. Когда ты проходил мимо моей ночлежки, я разглядел смерть на твоём лице. И последовал за тобой… Удивительное дело: мне приходилось видеть, как с этой скалы сбрасывают осуждённых, но ещё ни разу — как кто-то сигает вниз по доброй воле.
— Ладно, — наконец проговорил Квинт хриплым голосом, — дай хлебнуть ещё глоток…
Силы вернулись к нему. Он встал. Вздохнул полной грудью.
— Сколько бы тебе ни выпало страданий, потерь и горя, у тебя достанет сил, чтобы жить дальше, — неожиданно твёрдо изрёк странный человек. — А смерть — она сама найдёт тебя, когда придёт твой час…
Эпилог
Тотчас же после смерти Юлии Рим пришёл в волнение, всюду царило беспокойство и слышались сеющие смуту речи. Родственный союз, который скорее скрывал, чем сдерживал, властолюбие Помпея и Цезаря, был теперь разорван. А потом пришло известие о гибели Красса в войне с парфянами — это устранило ещё одно важное препятствие для возникновения гражданской войны. И пока Цезарь воевал в Британии и Германии, Помпей шёл на сближение с сенатом. Он боялся соправителя, чувствовал, что тот умней, талантливей, а, главное, удачливей его. Цезарь правил Галлией, по сути, как царь без диадемы. Его легионы были огромной силой. Помпей же старался привлечь симпатии граждан старыми способами и в своём стремлении к власти сохранял благопристойность. По его приказанию вдоль Фламиниевой дороги были разбиты обширные сады, а на Марсовом поле закончилось наконец строительство грандиозного театра.
Обстановка в Риме снова накалилась. С Катоном едва не случилась беда: среди белого дня какие-то люди окружили его паланкин. Угрожая кинжалами, требовали стать приверженцем Цезаря и прекратить поддерживать Помпея. Сателлиты утащили полуживого от страха сенатора в храм Беллоны, там отсиделись. В нападении на Катона подозревали Публия Клодия.
Тит Анний Милон, избранный народным трибуном при поддержке Катона, подобрал приверженцев из зажиточных клиентов Помпея и вступал на форумах и перекрёстках в бои с шайкой Клодия. В одном из таких столкновений Публий Клодий, сеятель смуты, бешеный вожак алчной черни, был убит. Привлечённый к суду за убийство, Милон выставил своим защитником Цицерона.
Что же касается Цицерона, то его поэма «О моём времени», в которой он превозносил полководческий талант Цезаря, убедила приверженцев республики в его лицемерии и малодушии. И «отец отечества» получил малопочтенное прозвище «перебежчик». Со временем, отстранённый от главных ролей в государстве, он отправился в своё имение, где записывал речи, которые хотел бы провозглашать на Форуме.
Триумвират распался. Но это не означало исчезновения угрозы республиканскому правлению в Риме. Наоборот, ожидалось приближение решительной схватки за единоличную власть. Сенат взирал на Помпея как на будущего владыку: Великий был избран консулом без коллеги, то есть единовластным правителем. От Цезаря требовали сложить оружие, а передачу верховного командования над всеми легионами Рима обещали Помпею. Это означало, что в руках Помпея оказалась бы не только вся полнота гражданской власти, но и вся военная мощь республики.
Цезаря это встревожило. Он был убеждён — и это часто от него слышали, — что теперь, когда он стал первым человеком в государстве, его не так легко столкнуть с первого места на второе, как потом со второго на последнее. Однако сенат во главе с Катоном, который предложил отцам санкционировать избрание Помпея единственным консулом, действовал против него всё настойчивей. Цезарю предписывалось сложить с себя все полномочия и явиться в Рим для отчёта, иначе сенат и народ римский сочтут его ослушником и своим врагом.
Железные легионы Цезаря форсированным маршем двинулись на Рим. Девять лет длилось завоевание Галлии, Британии и берегов Рейна. Девять лет непрерывных походов. И вот река — горная и быстрая, граница между Цизальпинской Галлией и Италией. «Жребий брошен!» — сказал Цезарь и, дёрнув поводья, въехал на лошади в бурлящий Рубикон.
В Риме поднялась паника. Собрав остатки верных, Помпей укрепился на юге Италии. К нему бежали Катон, Кассий и Юний Брут, сын Сервилии, отцом которого римские сплетники называли Цезаря. Однако Цезарь, покинув Рим, направился в Испанию, где были сосредоточены под командованием Секста Помпея, сына Великого, наиболее боеспособные силы помпеянцев. Потерпев поражение, Помпей сосредоточил свои силы в Македонии. Но легионы Цезаря шаг за шагом теснили войска противника. За спиной помпеянцев простиралось море. Разбитый наголову в битве при Фарсале Гней Помпей с обоими сыновьями, дочерью, зятем Фавстом и Катоном бежал в Египет. Остатки его армии сдались…
