— Вы всегда можете откровенно поговорить с братом, — сказала она.
— Нет-нет. Это невозможно. — Оливия принялась мерить комнату шагами, протаптывая дорожку в обюссонском ковре и грызя ноготь на указательном пальце. — Но я знаю, что мы можем довериться тебе.
Аннабелл подавила возникшее было чувство вины. Если Оливия выбрала ее в качестве конфидента, не надо ее разочаровывать.
— Да, конечно, можете.
Подойдя к двери, Оливия осторожно прикрыла ее и продолжила свое хождение по комнате.
— Роуз кажется, что она влюбилась.
— Правда? Но ведь это чудесно, не так ли?
— И да и нет. Человек, которого любит Роуз, не относится к тем, кому обрадуется Оуэн.
— Потому что у него нет титула?
— И нет денег, — добавила Оливия.
— Может, брат передумает, когда познакомится с ним. Этот человек хорошо относится к Роуз? Она с ним счастлива?
— Чарлз — так его зовут — просто обожает Роуз. А рядом с ним она становится совершенно другой. Уверенной в себе, безмятежной… и, да, счастливой. Я не знаю, заговорит ли когда-нибудь свободно моя сестра снова, но если есть человек, который сможет ей помочь, то это Чарлз.
— Что, если ваш брат своими глазами увидит, насколько Роуз счастлива с Чарлзом? Может, идея их брака покажется ему вполне приемлемой. — Исходя из своих резонов, Аннабелл отчаянно хотелось поверить, что такое возможно.
Оливия закатила глаза.
— Я уже говорила тебе, что Чарлз — старший конюх в нашем загородном поместье? У Оуэна очень строгие правила касательно отношений со слугами. — И словно какая-то мысль только что пришла ей в голову, она спросила: — Тебя не обижает разговор на эту тему? Я не считаю тебя служанкой, но полагаю, ты щепетильно относишься к словам. Кроме того, мы же подруги, правда ведь?
Аннабелл проглотила комок в горле.
— Да, правда. — И даже понимая, что ответ может оказаться болезненным, она все равно решила задать следующий вопрос: — Что это за правила об отношениях со слугами?
— Брат строго их запрещает. Самое ужасное, что он грозит уволить любого, кого в этом заподозрит. Знаешь, Оуэн убежден, что это я хожу на тайные свидания, хотя на самом деле на свидания ходила Роуз.
Аннабелл ошеломила эта новость и немного развеселило то, что у Роуз оказался бунтарский характер. По меньшей мере ей не страшно бросить вызов своему брату. Как с таким характером ей удалось не разговаривать в течение почти трех лет? Внезапно у Аннабелл возникла одна мысль:
— Вы говорили, что Роуз пропала в ту ночь, когда в вашем доме давали прием, а потом исчезла ваша мать.
Оливия кивнула:
— Мы страшно перепугались за Роуз, думали, что с ней что-нибудь случилось. Но когда ее нашли на следующий день, то на первый взгляд она была в полном порядке. Только… все оказалось не совсем так.
— Возможно, если мы сумеем узнать, что случилось той ночью, тогда удастся помочь ей вернуть речь.
Устало улыбнувшись, Оливия покачала головой:
— Я спрашивала ее. Что бы там ни случилось, Роуз отказывается об этом говорить.
— Может, господа, приглашенные на прием, что-то знают? Вы помните, кто там присутствовал?
— Отец с матерью, Оуэн, Роуз и я… — Оливия считала присутствовавших, загибая пальцы. — …Леди Фолон, сэр Хауард, лорд и леди Уинтроп…
При упоминании последнего имени у Аннабелл замерло сердце.
— Вы сказали Уинтроп? Граф Уинтроп?
— Верно. Ты знакома с ним?
Лично — нет. Но была наслышана о нем больше, чем о ком-либо другом из высшего общества. И очень жалела об этом.
— Нет, я его не знаю. Но кое-что слышала о нем.
— Да что там может быть интересного! Жутко скучный тип. У него огромная лысина, но он тщательно старается прикрыть ее, зачесывая вперед несколько волосинок. Почти всегда молчит и при этом вечно хмурит брови.
— Правда? — Любовница графа во время своего посещения магазина миссис Смолвуд описывала его совсем по-другому. Она намекала на его сексуальную мощь, позволявшую ему одновременно заниматься любовью с двумя женщинами. Аннабелл внутренне содрогнулась.
В то роковое утро в Гайд-парке, когда Оуэн поймал ее, он спросил, занималась ли она шантажом прежде, и потребовал сказать правду. Уже тогда Аннабелл поняла, что ложь, слетевшая с ее губ, еще настигнет ее, но не представляла себе, что будет так переживать из-за собственного жульничества.
Получалось, что ее первое вымогательство каким-то совершенно непостижимым образом сплелось с тем, которое должно было стать четвертым по счету.
Задолго до восхода солнца Аннабелл начала ворочаться на пуховой перине. Ее ноги запутались в шелковых простынях. Она сказала себе, что нет ничего дурного в том, чтобы помечтать об Оуэне, вспомнить взгляд этих глаз с тяжелыми веками, представить, как он большими теплыми ладонями гладит ее по бедрам, по ягодицам. Фантазии распутницы — вот что одолевало ее сейчас. Такого с ней еще никогда не бывало.
Вот он прокрадывается к ней в постель, ложится у нее за спиной. Прижимается к ней грудью и тихо на ухо шепчет ее имя. Горячо и влажно дышит ей в затылок, и всем ее существом овладевает томление. Он залезает рукой под ее ночную рубашку, проводит ладонью по боку, берет в руку грудь. Желание пронзает Аннабелл и завораживающе ритмично, как пульс, бьется между бедер.
Вот бы никогда не просыпаться!
Наконец забрезжил рассвет, наваждение закончилось. Аннабелл уже не чувствует тепло его тела, не слышит его низкий голос. Чарующее сновидение отступило, как морской прибой, оставив ее лежать в холоде и одиночестве. Крепко зажмурив глаза, она отчаянно пыталась вернуться туда, где можно было отдаться на волю сокровенных желаний, где можно было не беспокоиться угрозы скандала и потери доброго имени.
Вместо этого на память пришли отвратительные воспоминания, связанные с графом Уинтропом, которые окончательно разбудили ее. Нехотя откинув одеяло, Аннабелл добрела до умывальника и плеснула в лицо холодной водой. У нее возникло стойкое ощущение, что граф имеет какое-то отношение к неожиданной немоте Роуз. Аннабелл отчетливо помнила то, что о нем рассказывала его любовница, мисс Пекхэм. И если это было правдой, то нет ничего удивительного, что Роуз приговорила себя к вечному молчанию.
Вытерев лицо насухо, Аннабелл вгляделась в свое мутное отражение в зеркале и мысленно вернулась в тот день, когда услышала про графа Уинтропа. Это также был день ее падения — тогда ей в первый раз пришла идея заняться шантажом.
Мисс Пекхэм с подругой переступили порог магазина, принеся с собой с улицы холод декабрьского утра.
