— Позвольте, Илья Гаврилович, представить вам Анну Павловну, бедную кузину моего мужа, которую из милости я взяла в дом… — и тут же приказала ей: — а сейчас иди на место и предложи Илье Гавриловичу большую чашку чая.
Бедная девушка, сильно покрасневшая при этом представлении, была счастлива снова скрыться за самоваром.
В этот момент хозяйка заметила Чебышева, который в смущении стоял у дверей.
— Семен Степанович, что же вы так поздно сегодня? — сказала она чиновнику, полусердясь, полушутя, в то время как Дьяков сел за чайный стол, — у меня к вам куча дел. Я надеялась, что вы детей к моей тетке отведете, так как все слуги заняты, а сейчас они шумят в соседней комнате, и комиссионные не готовы…
— Извините, Дарья Алексеевна, но в этом опоздании не виноват. Высокая служба задержала меня необычно долго в присутствии и…
— Ладно, Семен Степанович, можете не оправдываться. Я всегда заранее прощаю… а сейчас сделайте мне удовольствие — сходите к буфету, вот вам ключ, и достаньте еще сахару, я вижу, что его не хватает. Но пусть его Ванька принесет. Это будет приличнее.
Чебышев поспешно последовал приказу, радуясь, что его извинили за опоздание.
Через несколько минут в гостиной появился Ванька с сахаром в руке. Внешность этого пятнадцатилетнего мальчика не отвечала требованиям приличия и элегантности, которые хозяева, казалось, хотели ему придать. Он выглядел худым и голодным. Бросались в глаза обтянутые скулы его доброго и глупого калмыцкого лица. Для сегодняшнего праздника он, видимо в порядке исключения, причесал волосы набок. Они блестели, смазанные жиром. Его ливрея, видимо, была сшита давно, и он из нее вырос. Брюки едва доходили до щиколоток, рукава были коротки, сюртук едва застегнут, а галстука вообще не было. Возможно, Ванька считал его излишеством. На месте галстука был воротник рубахи весьма неопределенного цвета.
Появление этого создания было в высшей степени гротескным, и хотя Дьяков ко всему был привычен, при виде Ваньки не мог удержаться от удивления. Но будучи вежлив и предупредителен, скрыл удивление и только слегка усмехнулся.
— У вас сейчас еще и мужская прислуга, Дарья Алексеевна, — обратился он к хозяйке, которая, пересев, сидела рядом с ним.
— Это небольшая роскошь совершенно необходима, — отвечала она, довольная тем, какое Ванька произвел впечатление, и таким тоном, как будто всю свою жизнь не обходилась без мужской прислуги. — Не хотите ли к чаю еще сахару? — И не ожидая ответа, крикнула: — Ванька, Ванька! Быстро принеси сахар для Ильи Гавриловича.
— Я рад видеть, — сказал Дьяков, обращаясь к хозяйке, — что со времени моего последнего посещения вы и обстановку обновили…
Он оглядел мебель и стены гостиной, которая была обставлена с претензией, но без вкуса.
— И вы стали так элегантны, Дарья Алексеевна. Впрочем, такая красивая дама, как вы, и без этого обратит на себя внимание, — добавил он галантно.
Госпожа Карцова действительно считалась в Ярославле первой красавицей, за исключением жены губернатора, с которой никто здесь не мог сравниться.
Красотой и тонкостью черт Дарья Алексеевна, конечно, не слишком отличалась. Она была настоящей русской красавицей из средних слоев общества. Немного за тридцать, довольно высокая, с пышными формами и стройной фигурой, с прекрасного цвета кожей, краснощекая, с чувственными губами, охотно смеявшимися, демонстрировавшими прекрасные зубы, с глазами, выражавшими живость характера и самоуверенность, — такой жена директора представилась Дьякову, смотревшему на нее с удовольствием.
— Вы, как всегда, любезны, Илья Гаврилович, — отвечала она, скромно смеясь, будучи приятно тронута комплиментом. — Слава Богу, все у нас благополучно, с тех пор как наконец признали заслуги моего мужа и он получил заслуженное повышение.
— Этим вы обязаны вашему новому губернатору, который показал хорошее знание людей, — добавил к этому Дьяков.
— Вы правильно угадали, — чистосердечно сказала госпожа Карцова. — Нашему нынешнему счастью мы обязаны только Борису Ивановичу Беклешову.
При имени всемогущего самодержца Ярославля гости, тихо беседовавшие друг с другом, замолчали. Они сочли непочтительным говорить о своих обычных делах, когда речь шла о губернаторе.
— Его превосходительство — превосходный человек, вся моя семья его любит и уважает, — вмешался в разговор Карцов. — Не так ли, Дарья?
— Что за глупый вопрос, Федор? Само собой разумеется, что мы все его любим и уважаем.
Чебышев, сидевший в углу за другим столом и незаметно поглощавший свой пирог с чаем, снова смешно заморгал глазами. Но как только его повелительница взглянула на него, тотчас придал своему лицу обычное выражение покорности.
— Вы еще не знакомы с нашим высоким шефом, Илья Гаврилович? — спросил жандармский майор.
— Я познакомился с ним два года назад, когда он только что занял здешний пост. С тех пор с ним не встречался.
— Пожалуй, вы не знаете его дам? — спросил полковник. — Два прелестных создания, которые могут вскружить голову любому мужчине. На этот раз ни в коем случае не возвращайтесь домой, не повидав их и не полюбовавшись… — и вспомнив о красавицах, он с удовольствием погладил свои пышные усы.
— Ну, уж настолько они не опасны, расхваленные вами красавицы, — живо откликнулась госпожа Карцова, — я убеждена, что Илья Гаврилович не потеряет ни голову, ни сердце. Конечно, Вера Петровна, супруга Бориса Ивановича, красивая женщина. Но она грустна, невыразительна и холодна как лед. А что находят в этой насмешливой маленькой Любочке, как ее все тут называют, я до сих пор не понимаю.
— Извините, но я не разделяю вашего мнения, — сказал полковник, — Вера Петровна — в высшей степени интересная особа, несмотря на холодное выражение лица. Но что причиной тому, спросил бы я со всей почтительностью? Поговаривают о всяких супружеских ссорах, а это не самая приятная обстановка для семьи.
— Эти разговоры — только злоязычная болтовня в этом маленьком захолустье, — ответила возбужденно Дарья Алексеевна. — Борис Иванович — лучший и добрейший человек в мире, и его жена должна быть счастлива, имея такого мужа…
— Но, милостивая государыня, — перебил ее Дьяков, — мне кажется, вы необъективны в этом споре. Причинила ли вам Вера Петровна какой-нибудь вред, что вы судите о ней без снисхождения? Или вы защищаете губернатора из чувства безграничной благодарности за его благодеяния? — спросил он с иронией.
Но на этот вопрос никто не осмелился ответить, и Дарья почувствовала, что в своем рвении зашла слишком далеко. Полковник и майор украдкой обменялись взглядами.
