— Спасибо.
Николас сощурился.
— Не обидьте ее снова.
Уилл ничего на это не ответил. Гравий хрустел под ногами, предупреждая о его приближении каждого, кто мог оказаться поблизости. Дорожка петляла и кружила, Элизабет, казалось, испарилась. Он остановился и прислушался.
За следующим поворотом кто-то хлюпал носом. Звуки шагов предупредили о его присутствий.
— Уходите, Николас. Я не хочу разговаривать.
Он завернул за угол и замер. Она сидела на скамье, освещенная неровным светом луны. Никогда в жизни он не видел человека столь несчастного и столь прекрасного. Шелковое фиолетовое платье мерцало в мягком, рассеянном свете.
— Это не Николас.
Элизабет повернула к нему голову, вытерла слезу.
— Вы, в самом деле, думаете, что я хочу говорить с вами?
Он подошел ближе.
— Я думаю, что нет.
— Именно. Так что оставьте меня одну.
— Я не могу, — прошептал он так тихо, что она не была уверена, что слышала это.
— Уилл, вы поставили меня в неудобное положение перед Николасом и половиной общества. Почему?
— Я не знаю, — признался он, делая еще один шаг к ней. — Я был в бешенстве, когда увидел, что вы выходите вместе с ним.
— Он мой кузен. Я нежно люблю его, он мне как брат. — Элизабет принялась рассматривать фиалки, выбитые на ее платье.
— Мне очень жаль.
Элизабет подняла глаза и обнаружила, что он стоит прямо перед ней. В его присутствии она ощущала себя незначительной, пусть и изящной вещицей. А она не желала быть вещицей и встала, чтобы смотреть ему в лицо. Она устала от непонимания того, каковы его истинные побуждения. Хотя противостояние ему грозило ей еще большими проблемами, она знала, что у нее нет выбора.
— Если бы вы знали, что я не беременна, и Эбигейл появилась бы в Англии, вы женились бы на ней?
Уилл прищурился:
— Что за вопрос?
— Вполне закономерный, как я думаю, — с вызовом произнесла она, закрыв рот руками. — И он заслуживает ответа.
— Эбигейл здесь ни при чем.
— Вот как? Между нами никогда не произошло бы то, что произошло, если бы Эбигейл не прислала вам то письмо, — прошептала она.
— Откуда вы это знаете? — Он потянул ее к себе, как бы в доказательство своих слов.
— Потому что вы не распутник. Вы бы никогда не сделали больно любимой женщине. — Элизабет моргнула, чтобы сдержать слезы. Ей хотелось, чтобы он немедленно опровергнул ее утверждение, что присутствие Эбигейл все изменило бы. Но он не спешил это делать.
Отчего в ее сердце засела щемящая боль, гадала она. Ей просто жаль себя?
— Элизабет, — шепнул он.
«Не смотри в его глаза!» — сказала она себе и стала неотрывно смотреть на его снежно-белый шейный платок.
— Вы знаете, что это правда, Уилл. То, что мы сделали, было… было…
— Вы ошибаетесь. Потому что это не так. — Он приподнял ее подбородок, заставив взглянуть в свои взволнованные глаза.
— Это вышло случайно. Никто из нас не был готов к вспышке страсти.
— Я думаю, вы не правы, — прошептал он.
Элизабет нахмурилась.
— Я не могу, Уилл. Вы все еще любите ее, я получила ответ. Вы уедете с ней.
Она оттолкнула его и пошла к дому.
— Вы можете ошибиться, Элизабет.
Она на миг остановилась, но не оглянулась на него.
— Но могу оказаться правой.
Уилл сидел на скамейке и разглядывал мелкие камешки. Почему он не дал ей тот ответ, который она хотела услышать? Он поднял камешек и швырнул им в каменное ограждение. Если бы завтра здесь появилась Эбигейл, что бы он стал делать?
Сама мысль о приезде Эбигейл показалась ему смешной. Но если серьезно, женился бы он на ней или нет?
Если у Элизабет не будет ребенка, мог бы он жениться на Эбигейл?
— Нет, — прошептал он.
Он был сыт по горло играми Эбигейл. Она играла с ним годами. Сначала она сказала ему, что нужно подождать, когда ей исполнится восемнадцать, потом препятствием стала война. После войны она сообщила ему, что ее отец никогда не согласится на их брак. Но насколько Уиллу было известно, она никогда не обсуждала это со своим отцом. И она никогда не позволяла Уиллу говорить с ним об этом.
Почему он так долго не противился этому? Он потратил пять лет жизни в ожидании того, чего никогда не могло произойти.
Сейчас у него появился шанс перевернуть свою жизнь. Он будет заседать в парламенте и, может быть, сумеет что-то изменить в этой стране. В Америке об этом можно было только мечтать. Здесь он стал человеком значительным. Пусть его возможности объяснялись стечением обстоятельств, он мог бы использовать их, чтобы изменить положение вещей в пользу людей, лишенных голоса.
Он медленно поднялся и пошел в дом. Вернувшись в танцевальный зал, он снова поискал глазами Элизабет. На этот раз она разговаривала с леди Кантуэлл.
Разговор явно угнетал Элизабет. Он решил, что нужно прийти ей на помощь.
— Элизабет, вы не забыли о нашем танце? — спросил он, подходя к ним.
— Нет, ваша светлость. — В ее зеленых глазах читалась благодарность. — Мне снова приходится извиниться за то, что я не смогла танцевать с вами раньше. У меня закружилась голова.
Окружающие их леди забормотали о духоте.
Когда затянутая в перчатку рука Элизабет оказалась в его руке, им овладело знакомое томление. Волнение и успокоение одновременно. Они ступили на танцевальную площадку как раз к началу следующего вальса.
— Мне очень жаль, — шепнул он. — Я не хотел причинить вам боль.
—Я знаю. Она не смотрела на него. — Вы танцевали с какой-нибудь другой женщиной?
Он покачал головой.
— Вы, должны сделать это немедленно после нашего танца. Иначе, пойдут разговоры.
— Что, если меня они не заботят? — Он сильнее сжал ее руку. — Что, если я хочу танцевать с вами всю ночь? — шепнул он ей на ухо. Он почувствовал, как она чуть вздрогнула, и улыбнулся.
— Я не допущу этого, — сказала она и отстранилась от него.
— Я не прошу разрешения.
Она судорожно сглотнула. Он знал, что она ощущает притяжение между ними.
— Вы ведь не захотите погубить мою репутацию или репутацию любой другой женщины на этом вечере, — сухо сказала она.
— Но я только того и хочу, чтобы погубить вас… снова, — шепнул он.
— Я уже сказала вам, что больше это никогда не случится, так что, пожалуйста, прекратите говорить о том, что произошло в музыкальной комнате.
— Если бы я мог…
В ее глазах сверкнуло предупреждение.
— Вам лучше даже не думать об этом!
— Но я не могу не думать об этом. — Он снова привлек ее к себе просто для того, чтобы ощутить ее дрожь. — А вы?
