— Ведь отправляя вас в Англию, ваша матушка оказала мне высочайшее доверие, заметил он, едва не добавив при этом: «В особенности если учесть, что вместо обещанных денег она решила прислать мне сахар с пряностями».
Однако он сдержался, так как подобное замечание, несомненно, обидело бы ее, — а обидеть беззащитную девушку он не мог. Он твердо решил сделать ее счастливой и оградить от всего, что могло бы причинить боль. Ведь он угадывал в ней натуру нежную и легко ранимую — а всякий деликатный предмет, по его глубочайшему убеждению, требовал к себе деликатного отношения.
— Мы обвенчаемся здесь, — сказал он, — в этом самом доме, и запись о нашем бракосочетании будет внесена в книги портсмутской церкви Преподобного Томаса Бекета. К несчастью, мы с вами расходимся в вопросах веры. Думаю, нет необходимости лишний раз напоминать моему народу, что королева исповедует католицизм; да и вам вряд ли стоит начинать свою жизнь в этой стране с католического обряда. Поэтому я предложил бы нам с вами обойтись без него и ограничиться венчанием в англиканской церкви.
При этих словах лицо Екатерины выразило такой неприкрытый ужас, что королю сделалось не по себе.
— Но... — сбиваясь, заговорила она, — ведь... Без католического венчания — это все равно как если бы мы вовсе не были женаты...
— Ну что вы, Екатерина! Никто не посмеет нас в этом упрекнуть. Просто в Англии обряда англиканской церкви вполне достаточно для бракосочетания.
Екатерина в смятении озиралась. Сердце ее рвалось за море, к матушке, ибо только она могла бы подсказать ей сейчас, как поступить. Как ни боялась Екатерина вызвать неудовольствие Карла, все же она догадывалась, что Луиза ни за что не позволила бы ей пренебречь католическим обрядом.
Карл еще какое-то время смотрел на нее с видимым удивлением, потом сказал:
— Кажется, такое решение слишком удручает вас. Что ж, придется найти способ вас утешить. Право, не могу же я с самого начала так горько разочаровывать мою королеву.
Она тут же просияла, и Карл с удовольствием проследил, как выражение страха на ее лице сменилось радостью.
Он поцеловал ее руку; затем, чуть помедлив, уверенно притянул ее к себе и поцеловал в губы. От счастья у Екатерины захватило дух.
— Стало быть, решено, — заключил он. — Но не говорите потом, что я не делал все, чтобы заслужить вашу любовь. Видите, я даже смирился с лишним обрядом — хотя, как вы сами скоро убедитесь, по природе я закоренелый грешник и питаю глубочайшее равнодушие к любым церковным церемониям... И все ради того только, чтобы угодить вам!
— О Карл!.. — воскликнула она, чувствуя, что вот-вот разрыдается или упадет в обморок от охватившего ее восторга; однако вместо этого она рассмеялась, ибо чутьем понимала, что именно такое выражение радости более всего придется ему по душе. — Я начинаю чувствовать себя счастливейшей женщиной на свете!..
Карл тоже рассмеялся.
— Погодите радоваться! — с деланной серьезностью предостерег он. — Вы меня еще плохо знаете. — И обнял ее, отчего она затрепетала испуганно и радостно.
Король был весел и беспечен; ее же сердце так переполнилось, что она говорила себе: «Умри я хоть сию минуту — и то не беда: мне уже выпало больше счастья, чем я надеялась иметь во всю свою жизнь!..»
Католический обряд был совершен тайно в опочивальне Екатерины. «Господи, как он меня любит! — думала она. — Я знаю, ему нелегко было на это решиться!.. Приходится соблюдать глубочайшую тайну, потому что англичане настроены против католиков. Он же, не будучи католиком, согласился на обряд только ради меня!.. На свете нет мужчины не только обворожительнее, но и великодушнее его!..»
— Полюбуйтесь теперь, чего вы добились, — шепнул он ей, когда обряд был завершен. — Вместо одного раза вам придется выходить за меня дважды! Вы уверены, что готовы к такому испытанию?
Екатерина лишь молча кивнула в ответ. Она боялась говорить, потому что с уст ее, помимо воли, могли сорваться слова, коих не следовало произносить при посторонних. «Я люблю вас, Карл! — хотелось кричать ей. — Даже прекрасный принц из моих грез бледнеет рядом с вами — живым. Как вы добры и великодушны и как умеете умалять свои совершенства, подтрунивая и насмехаясь над самим собою!.. О Карл! Я люблю вас. И я счастлива... много счастливее, чем могла мечтать».
А под вечер того же дня состоялось венчание по англиканскому обряду.
Все шесть фрейлин помогали Екатерине облачаться в бледно-розовое платье, сшитое на английский манер. Платье было украшено кокетливыми бантами из голубого атласа, которыми Екатерина была втайне очарована, а дамы шокированы. Они заявили, что в таком наряде она похожа на особу, о поведении которой скромность не позволяет им говорить. Впрочем, сама она объясняла производимое ею впечатление не столько нарядом, сколько тем, что она выходит замуж за лучшего из мужчин.
Как только ее одели, пришел король и, взяв ее за руку, отвел в большую залу. Здесь уже стоял двойной трон под богато расшитым балдахином; напротив столпились министры и придворные, приехавшие в Портсмут вместе с королем.
Карл усадил трепещущую Екатерину на трон подле себя. Она не разобрала ни слова из брачного контракта, зачитанного сэром Джоном Николасом, и видела лишь Карла, лишь его смеющиеся глаза, до странности противоречившие серьезности тона, когда он давал клятву супружеской верности. Подали знак, что ей тоже нужно отвечать на вопросы священника; она хотела говорить, однако старательно заученные слова вдруг выскочили из памяти.
Екатерине сделалось страшно, но улыбка Карла тут же сказала ей, что бояться нечего, она все делает правильно и ведет себя так, как и должно вести себя молодой супруге.
«Вот так он всю жизнь будет поддерживать меня, — думала она, — и мне уже не придется ничего бояться... Он самый добрый, самый заботливый из всех мужей на свете!..»
По завершении церемонии все кругом закричали: «Счастья и долголетия молодым!» Король же снова взял ее за руку и шепнул по-испански, что все кончилось, они законные супруги, и теперь, как бы ей этого ни хотелось, она уже не сможет сбежать от него обратно в Португалию.
«Обратно в Португалию?.. Видно, взгляд мой все-таки не выдает истинной глубины моего чувства, — думала она. — Да я скорее умру, чем расстанусь с ним!» И она, в который уже раз, поражалась тому, как это она, инфанта королевского дома Португалии, так глубоко и сильно полюбила человека, которого знает всего несколько часов. «Хотя нет, — напомнила она себе. — Я знаю его давно. Мне ведь давно уже было известно, что он предлагал свою жизнь за жизнь отца, и я тогда уже поняла, что он единственный мужчина на свете, которого я смогу полюбить».
