— Значит, решено! — произнес Торквил совсем другим тоном. — Ты можешь теперь распаковывать свой чемодан, хотя всего через несколько дней мы поженимся, и я заберу тебя в мой собственный замок на наш медовый месяц.
— Неужели мы… действительно можем… сделать это?
Он улыбнулся ей.
— Я полагаю, мы оба знаем, герцог будет заботиться о детях, и тебе не надо беспокоиться о них. Лично я думаю, для тебя настало время заботиться обо мне!
— Это… то, что я… пыталась делать.
— Насчет этого все должно быть ясно, — заявил Торквил. — Ты никогда не покинешь меня, даже мысли подобной не возникнет у тебя! Ты — моя, и я буду ревновать, если ты будешь думать о чем-либо ином, кроме меня.
Он так крепко прижимал ее к себе и так страстно целовал, что у нее просто не было возможности сказать, что она принадлежит ему полностью, но она была уверена — он уже знает об этом.
Торквил и Пепита шли рука об руку по коридору в гостиную и улыбались.
Герцог ждал их и уже хмурился, заметив, что они опаздывают.
Когда они вошли в гостиную и направились к нему, он во все глаза смотрел на Пепиту.
— Почему на вас плед Ламонтов? — изумленно спросил он, как только молодые люди приблизились к нему.
Это был подарок, который Торквил преподнес Пепите: плед, сшитый из тартана, символизирующего клан ее бабушки.
Он расположил его должным образом на ее плечах, закрепив великолепной серебряной брошью с огромным аметистом.
Стоя перед недоумевающим герцогом, она едва сдерживала смех, и Горквил ответил за нее:
— Это — тартан, на который она имеет право!
— Имеет право? — вскинул брови герцог.
— Бабушка Пепиты была дочерью Лэирда Страйвенского.
Герцог был поражен.
— Ты уверен в этом?
В качестве доказательства Торквил вынул из нагрудного кармана письмо, полученное им из Эдинбурга.
Оно было подписано лордом Лайоном и возвещало: после тщательнейших исследований установлено, что матерью сэра Роберта Аинфорда является Мэри Ламонт.
В постскриптуме лорд Лайон приписал, что жена сэра Роберта, Элизабет Шерингем, имела дальнего предка по имени Хью Роуз Килравокский.
— Почему мне не сказали об этом раньше? — сердито спросил герцог по прочтении письма.
Вероятно, он подумал: знай он в свое время, что ее сестра была на одну четверть шотландкой, он бы принял ее как жену Алистера.
И тогда не было бы причины изгонять родного сына и отрывать его от своей жизни.
Понимая состояние герцога, Пепита импульсивно положила свою ладонь на его руку.
— Я сожалею, — молвила она. Какое-то время они молчали, думая об одном и том же.
А потом девушка стала объяснять:
— Мой отец никогда особенно не интересовался своими предками, и я думаю, это можно сказать о большинстве англичан, кроме тех, разумеется, что принадлежат знатному древнему роду или прославившейся фамилии. Для шотландцев же родословная и кровные узы значат слишком много. И теперь я очень… горда, что я… принадлежу к… клану Ламонтов!
Она говорила с некоторой опаской: вдруг герцог сочтет ее самонадеянной, а ее притязания — не правомерными.
Однако он вполне доброжелательно произнес:
— Значит, это брат вашего деда был моим близким другом, когда мы были молоды. Я сообщу ему о вас и о том, что мои внуки приходятся ему родней.
— Он ужасно обрадуется, — заметил Торквил. — Ведь герцог Стратнэирнский — весьма важная особа в Шотландии.
Пепита слегка испугалась, что герцог может обидеться на подшучивание Торквила. Но герцог ответил:
— Я рад, что ты так думаешь. Ты молодец: догадался открыть то, что должно было стать известным давно.
— Я в этом лично заинтересован, — признался Торквил, — потому что Пепита обещала выйти за меня замуж, и я надеюсь, сэр, вы дадите нам свое благословение.
Пепита затаила дыхание, но герцог, вместо того чтобы выказать неодобрение, чего она панически боялась, просто улыбнулся.
— Я не удивлен, — сказал он, — и смею предположить, ты захочешь, чтобы я был посаженым отцом.
— Конечно! — сразу же загорелся Торквил. — Почту за честь.
Герцог взглянул на Пепиту.
— Я мог бы догадаться, что вы — одна из нас, когда вы проявили храбрость и самоотверженность. Добро пожаловать, Пепита Аинфорд, в мою семью!
Говоря это, он протянул ей руку, и она, не раз наблюдая, как члены клана приближаются к своему вождю, опустилась на одно колено и поцеловала его руку.
Пепита стояла у окна, созерцая утренний туман над морем.
Они с Торквилом поженились очень скромно, так как герцог пребывал в глубоком трауре, а Торквил не хотел ждать, пока будет возможна большая свадьба.
Пепита испытывала радость от того, что ей не пришлось встречаться сразу с таким множеством людей.
Она всегда хотела, чтобы ее свадьба проходила подобно свадьбе ее сестры, — тогда она могла бы отдать все внимание любимому человеку, а не полчищам приглашенных.
Молодые, сопровождаемые лишь близкими людьми, отправились в кирку, щедро украшенную по желанию Торквила белым вереском.
Свадебную церемонию совершал не тот священник, что столь яростно проповедовал против англичан, а один из Мак-Нэирнов, состоявший каноником в Эдинбургском соборе.
Рори нес ее шлейф, когда она шла под венец, а Жани была единственной подружкой невесты.
Пепите казалось, будто маленькое помещение церкви наполнено голосами ангелов, а Дениза и Алистер находятся сейчас совсем рядом и радуются ее союзу с Торквилом.
На герцогской скамье восседал единственный член ее собственной семьи.
Аэирд из клана Аамонтов приехал из Лох-Страйвена по приглашению герцога.
Это был красивый, представительный мужчина в килте с зелеными и голубыми полосами, и Пепита преисполнилась гордостью за своего родственника.
Думая об этом, она не могла не задаться вопросом, почему они с Денизой даже не пытались узнать, не было ли в их роду шотландцев.
Но она была подростком, когда Дениза вышла замуж, и им в голову не приходило, что все могло сложиться по-иному, если б они не были причислены герцогом к сасенакам.
Торквил сказал, что он никогда не потеряет ее, потому что последует за ней, куда бы она ни уехала.
И она знала, это чистая правда, но она всегда чувствовала бы себя виноватой, — особенно после того, как увидела красоту Шотландии, — если б ему пришлось оторваться от родной земли.
Оглядываясь назад, она вспоминала, как ее зять временами тосковал о родительском доме и своем народе.
Тем не менее, будучи прирожденным оптимистом, не склонным к самоедству, он, конечно же, не лукавил, утверждая, что его счастье с Денизой исключает любые сожаления об утраченном.
А теперь, как бы невероятно это ни выглядело, волшебная фея, явившаяся в образе Гербовой коллегии Англии в Эдинбурге, разом изменила всю ее жизнь.
