– Это зависит от того, что вы подразумеваете под успехом, – ответил Хью.
– Вы нашли то, что вам так хотелось найти? – не отступала Джиневра.
– И опять, мадам, это зависит от того, что я хотел найти.
Что все это значит? Разозлившись, Джиневра лихорадочно искала способ вытянуть из него хоть что-то, но он не давал ей такой возможности.
Внезапно Хью резко вскинул руку, указывая на большую квадратную палатку, над которой развевалось знамя с соколом де Боукеров.
– Мы поужинаем в моей палатке. Теперь, миледи, настала моя очередь оказывать вам гостеприимство.
Так что все-таки он узнал в Мэтлоке?
Джиневра присела перед ним в нарочитом реверансе:
– Вы так добры, сэр.
Хью поклонился и взял ее за руку. Его ладонь была сухой и теплой, голос – низким и чувственным, а взгляд – мягким и одновременно пронизывающим.
– Мы можем развеять скуку этого вечера приятной беседой, но если вам захочется шипеть и кусаться, как тот чертов котенок, нам обоим будет очень плохо.
Возмущенная Пиппа уже рассказала Джиневре об инциденте с котенком и шнурком.
– Как унизительно, должно быть, для человека, прошедшего через столько битв, быть атакованным и поверженным в прах каким-то котенком, – рассмеялась Джиневра.
– Я не люблю кошек, – сказал Хью. – Собак, лошадей – да. А кошек – нет! От них меня бросает в дрожь.
– Странно. Возможно, они ассоциируются у вас с колдовством? – сладким голосом осведомилась Джиневра. – Ведь колдовство – это одно из обвинений, выдвинутых против меня.
Хью положил руку ей на плечо.
– Джиневра, давайте хотя бы на сегодняшний вечер заключим перемирие. Признаю, в пикировке с вами есть своя прелесть, но я бы предпочел отдохнуть. Как вы на это смотрите?
Джиневра повела плечом, давая ему понять, чтобы он убрал руку, и он молча покорился. Решив, что она никогда не выяснит, что он узнал в Мэтлоке, если будет держать его на расстоянии, она притворилась веселой и сказала:
– Я тоже устала от пикировки. Кроме того, споры и ссоры мешают пищеварению, не говоря уже о том, что мы подаем плохой пример детям.
– Я тоже об этом думал. – Хью подал ей руку. – Кстати, у меня есть отличное бургундское. Было бы интересно узнать ваше мнение.
Пиппа, хорошо усвоившая горький урок, преподанный лордом Хью, на время ужина спрятала обоих котят в сундук в палатке.
– Я так и не подыскала ей имя, – сокрушалась она. – Не могу придумать ничего, что было бы лучше Муската.
– А как насчет Ртути? – предложил Хью, разливая вино в два кубка и подавая один Джиневре. – Это жалкое создание всегда вертится под ногами, и это имя подходит ей как нельзя лучше.
Пиппа призадумалась.
– Да, подходит, – заключила она. – Но если вы, сэр, не любите ее, вы не можете давать ей имя. Это принесет ей несчастье.
– Ты такая суеверная, – усмехнулся Робин. – Ты все время говоришь об удаче и несчастье.
– Но я верю в это! – с горячностью заявила Пиппа. – И Пен тоже. Правда?
– Да, – подтвердила Пен, бросив на Робина извиняющийся взгляд.
– Видишь ли, это плохая примета – идти по одной линии плит во дворе, поэтому Пен всегда ходит посередине, между рядами. А когда ты смотришь на новую луну, нужно держать в руке кусочек серебра и переворачивать его. А когда…
– Довольно, Пиппа, – перебила ее Джиневра. – Лорд Хью, бургундское действительно великолепное.
– Я надеялся, что оно вам понравится. Присаживайтесь. Это, конечно, не верх роскоши, но все же лучше, чем на голой земле. – Он указал на трехногий деревянный стул.
– Обычно, когда мы отправляемся в поход, мы не таскаем с собой всю эту чушь, – с важным видом сказал Робин Пен. – Иногда мы путешествуем налегке. Если вдруг придется вступить в бой… – Поймав взгляд отца, он заколебался, а потом добавил: – Естественно, я еще не участвовал в битвах.
– Надеюсь, никогда не будешь, – испуганно проговорила Пен.
Робин посмотрел на нее с явным разочарованием:
– Буду. Я же солдат, как мой отец.
– И я, возможно, буду солдатом, – объявила Пиппа. – Я еще не решила, что мне хочется делать. Вероятно, я буду юристом, как мама. Или солдатом. Не знаю, захочу ли я выйти замуж, – задумчиво добавила она.
Хью весело взглянул на Джиневру и тут же помрачнел, заметив тоску в ее глазах. Она холодно посмотрела на него и отпила вина.
Что ждет ее дочерей? Джиневра считала, что ее детям, воспитанным матерью, которая презрела условности, трудно будет найти подходящих мужей. А теперь они ко всему прочему лишатся приданого. Кто возьмет их в жены только из-за их необычных качеств? Неужели у Хью де Боукера нет сердца? Однако Джиневра знала, что есть. Но что заставляет его рушить ее жизнь и жизнь ее дочерей – алчность или характерное для большинства воинов беспрекословное подчинение приказу? Или он просто верит в ее вину?
А виновата ли она? Выпал бы Стивен из окна, не подставь она ногу в тот самый момент?
В ту ночь Джиневра спала плохо. Громкий храп Тилли перекрывал дыхание детей и возню котят в сундуке. Перед рассветом Джиневра встала с кровати, завернулась в одеяло и, расшнуровав полог палатки, вышла наружу. Костер горел оранжевым пламенем, вдалеке виднелся огонек факела – это часовой обходил лагерь.
Кобыла, стоявшая в загоне за палаткой, зафыркала. Следя за огоньком факела и считая, Джиневра бесшумно прошла к лошади и принялась гладить ее по бархатной морде. По ее прикидкам получалось, что часовой делает круг за пять минут. Этого времени им не хватит, чтобы сбежать. Что ж, придется Тилли приготовить для него одно из своих снадобий. – Что вы делаете здесь без света?
Джиневра подпрыгнула от неожиданности, а кобыла вскинула голову и заржала.
Хью поднял над головой фонарь и осветил лицо Джиневры.
– Я не видела смысла брать фонарь, потому что не собиралась далеко уходить. Изольду что-то тревожило, а я не могла заснуть и решила успокоить ее.
Хью погладил лошадь по холке.
– Часовому дан приказ стрелять без предупреждения. Он вооружен длинным луком и стреляет без промаха.
– Он бы не увидел меня в тени.
– Как бы то ни было… – Хью еще выше поднял фонарь. – У нас был трудный день. Почему вам не спалось?
Джиневра поежилась и плотнее закуталась в одеяло.
– Мысли не давали уснуть. А вы, почему не спите?
– В дороге я редко сплю дольше нескольких часов. Хью внимательно смотрел на Джиневру. Он не знал, что его разбудило, но догадывался, что это как-то связано с ней. Его вдруг охватило желание обнять ее, разгладить тревожные морщинки на ее лице. Ему захотелось впиться поцелуем в ее пухлые губы. Он еще не забыл того поцелуя, его тело помнило, как она прижималась к нему, а руки сохранили память о плавных изгибах ее бедер.
