— Можешь идти, — сказала мне Мария, которой здешняя служанка помогала раздеваться. — Поешь, а потом ложись спать. Представляю, как ты устала.
— Благодарю вас.
Я заковыляла к двери, с трудом переставляя саднящие ноги.
— Постой, Ханна, — окликнула меня Мария.
— Да, ваше… величество.
— Хочу тебе сказать. Кто бы ни платил тебе жалованье, пока ты находилась при мне, и какую бы цель они ни преследовали… ты была мне хорошим другом. Я этого не забуду.
Я остановилась и сразу вспомнила два своих письма сэру Роберту. Я бы не удивилась, если бы именно они навели его на наш след. Я с ужасом представила дальнейшую участь этой решительной, честолюбивой женщины, когда его люди схватят нас здесь. Мария не плела никаких заговоров. До вчерашней ночи она даже не знала о переписанном завещании. Но это не помешает герцогу обвинить ее в государственной измене и после нескольких недель или месяцев заключения в Тауэре казнить. Если бы она знала, какая гнусная роль была мне отведена, она нашла бы иные слова. Она бы сказала, что Ханна Грин — олицетворение бесчестья. Бесчестье было знакомо ей самой, но она и представить себе не могла лживость, сделавшуюся моей второй натурой.
Если бы я смогла признаться ей во всем, я бы это сделала. Слова уже были готовы слететь с моего языка. Мне хотелось рассказать Марии, что меня заслали к ней, чтобы следить за каждым ее шагом. Но тогда я о ней ничего не знала, а когда узнала, когда пожила рядом с нею, то полюбила ее и готова ей служить. Я хотела рассказать о своей полной зависимости от сэра Роберта. Я дала ему слово и была обязана выполнять все его повеления. Наконец, мне хотелось признаться ей, что я запуталась в противоречиях и не понимала, где черное, а где белое, где любовь, а где страх. Во мне все перемешалось.
Но я не сказала ничего. Меня с раннего детства учили хранить тайны и лгать во имя их сохранения. Я могла лишь опуститься на одно колено и склонить голову.
Мария не протянула руку для поцелуя, как должна была бы сделать королева. Она положила руку мне на голову, как часто делала моя мать, и сказала:
— Да благословит тебя Господь, Ханна, и да убережет Он тебя от греха.
Такой нежности я не испытывала с тех самых пор, как материнская рука перестала касаться моей головы. Чувствуя подступающие слезы, я молча вышла из ее спальни и поковыляла в свою, расположенную под крышей. Я не хотела ни есть, ни мыться. Придя в отведенную мне комнатенку, я бросилась на кровать и зарыдала, как маленькая. Маленькая запутавшаяся девочка.
Мы находились в Кеннингхолле уже целых три дня, постоянно ожидая осады, но сэр Роберт и его всадники не появлялись. Зато в замок постоянно приходили и приезжали разные люди. Все окрестные землевладельцы стремились засвидетельствовать Марии свою лояльность. Они приводили с собой своих сыновей и слуг. Несколько пришлых кузнецов без устали трудились, превращая крючья, лопаты и косы в оружие. Марии советовали пока не провозглашать себя королевой, но она не послушалась. Не подействовало на нее и умоляющее письмо испанского посла, которое привез ей усталый гонец. Посол сообщал о смерти короля Эдуарда и о том, что поведение герцога Нортумберлендского сделалось просто невыносимым. Тем не менее посол советовал Марии вступить с герцогом в переговоры, пока ее дядя в Испании делал все возможное, чтобы уберечь племянницу от надуманного обвинения в государственной измене и от смертной казни. Эта часть письма заставила Марию нахмуриться, но дальше следовали еще более мрачные известия.
Посол предупреждал ее, что по распоряжению герцога вдоль побережья Норфолка сосредоточены военные корабли. Это сделано с единственной целью: помешать ей бежать на испанском корабле. Положение Марии виделось послу безвыходным, поскольку испанский император вряд ли сможет даже попытаться спасти ее. Словом, ей не оставалось ничего иного, как сдаться на милость герцога и официально заявить о своем отказе от всяких притязаний на английский трон.
— Что ты видишь, Ханна?
Было раннее утро. Мария только что вернулась с мессы. Пальцы ее сжимали четки, а лоб еще оставался влажным после окропления святой водой. Для принцессы это утро выдалось тяжелым. Ее лицо, временами озаряемое надеждой и радостью, сейчас было серым и усталым. Чувствовалось, страх гложет ее изнутри.
Я покачала головой.
— Ваше величество, в саду Хансдона я увидела, что вы станете королевой. Теперь вы — королева. С тех пор у меня не было никаких видений.
— Да. Теперь я — королева, — невесело усмехнулась она. — Во всяком случае, провозгласить себя королевой я успела. Скажи, долго ли продлится мое правление, если и остальные признают меня королевой?
— А вот этого при всем желании я вам сказать не могу, — ответила я, ничуть не кривя душой. — Что нам теперь делать?
— Все склоняют меня к сдаче, — столь же искренне ответила она. — Советники, которым я привыкла доверять. Мои испанские родственники. Единственные друзья моей матери. Все они твердят: если я не сдамся, меня казнят. Я затеваю битву, обреченную на поражение. В руках герцога — громадная сила. В Лондоне. По всей стране. Даже на море. На его стороне армия и королевская гвардия. У него толпы сторонников. Он распоряжается деньгами и арсеналом. А что есть у меня? Этот замок, прилегающая деревня и кучка верных мне людей, вооруженных вилами. Я в любой момент жду, что сюда вторгнется сэр Роберт с его отрядом.
— А отсюда можно убежать? — спросила я.
Она покачала головой.
— Убежать-то можно, но недалеко, да и не так быстро, как надо бы. Если бы мне удалось добраться до испанского военного корабля… Увы, герцог предусмотрел и это. Английские военные корабли заперли водное пространство между английским и французским берегами. Как видишь, он подготовился, а меня все это застало врасплох. Я оказалась в ловушке.
Я вспомнила карту Джона Ди в кабинете герцога и значки, обозначавшие солдат и военных моряков. Значит, уже тогда отец и сын Дадли собирались поставить заслон у побережья Норфолка и закрыть принцессе Марии все пути к бегству.
— Неужели вам придется сдаться? — спросила я.
Я думала, мой вопрос ее испугает, однако щеки Марии налились румянцем. Мой вопрос она восприняла как вызов, как приглашение к азартной игре.
— Да будь я проклята, если я им уступлю! — засмеялась она, словно речь и вправду шла о карточной игре, а не о ее участи. — Всю свою жизнь я только и делала, что убегала, лгала и пряталась. Пусть хоть один раз, но я выступлю под своим знаменем. Я намерена противостоять тем, кто украл мое законное право на престол, кто попрал истинную церковь и готов отрицать самого Бога!