Дэвид Колвилл ее погубит.
Нора легонько подула на руку. Эдриан напрягся, но тревога оказалась ложной. Пчелы как будто лениво поднялись в воздух, покружились, рассеялись. Многие вернулись в улей.
Нора примирительно улыбнулась:
— Все дело в терпении. Надо их уговорить.
Эдриан кивнул. У него не было времени ее уговаривать. Обстоятельства дали ему шанс вернуть Нору. Этот шанс исчезнет в тот миг, когда объявится ее братец.
Нора облизнула губы и еще раз подула на пчел. Движение губ, быстрое мелькание языка повернули мысли Эдриана от холодного анализа ситуации к более пылкой стратегии.
Интерлюдия в яблоневом саду указала путь к цели. Эдриан ясно видел, что Нора к нему небезразлична. А еще понимал, что предстоит охота — придется не только заманить ее в свои объятия, но и выманить из скорлупы недоверия, которую она построила вокруг себя.
На руке Норы осталась одна-единственная пчела. Эдриан шагнул к Норе. Она инстинктивно отстранилась, но он, не обращая внимания, провел пальцами по теплой коже руки там, где она выглядывала из рукава. Нора часто и беззвучно дышала, но Эдриан слышал, потому что слушал. Слушал и смотрел, а потому заметил, как дернулся уголок рта, как на щеке появилась тень, потому что Нора закусила щеку изнутри. Шесть лет назад он полностью посвятил себя изучению этого чуда — девушки по имени Леонора Колвилл. Знал каждый ее жест и взгляд, коллекционировал привычки и предпочтения.
Он и теперь их помнил. Знаки, которыми она невольно себя выдавала, были уроками, которые он безупречно выучил. Все это превратится в тайное и несправедливое преимущество в его охоте.
Эдриан пересадил пчелу на свою руку, подул, та взлетела и растаяла в воздухе.
Нора, не отводя глаз, следила за ее полетом, но Эдриан знал, что это притворное внимание. Так она пыталась скрыть свою реакцию на его прикосновение. Но ему надо выбить ее из колеи.
— Глупые создания, правда? — сказал он лишь затем, чтобы она снова посмотрела на него.
— Нет. У меня они вызывают восхищение. Да-да.
— Как так?
Нора ответила ему настороженным взглядом, как будто сомневалась в искренности его интереса. Эдриану эта неуверенность была внове и возмутила, ибо говорила об испытаниях в прошлом, когда ее юная вера в себя подверглась разрушительному влиянию людей, которым не было дела до ее мыслей и чувств.
— Продолжай! — попросил он. — Или ты стала последовательницей Мандевилла и считаешь, что пчелы доказывают, как своекорыстие и грехи могут послужить во благо общества?
Нора рассмеялась:
— О нет. У меня не такой философский взгляд на этот вопрос. Кроме того, в своих стихах Мандевилл клевещет на пчел. Трудолюбие — это ведь христианская добродетель? Они не знают отдыха в исполнении долга. И все же нельзя сказать, что их покорность означает тупость или отсутствие чувств. Если кому-то из них угрожает опасность, на выручку бросаются все. Даже трутни могут вступиться за своих братьев. И я думаю... думаю, что в такой братской поддержке заключена истинная добродетель.
Эдриану хотелось завязать с ней легкий разговор, дать ей возможность расслабиться, но глубинный смысл ее слов задел его за живое.
— Нора, ты ведь не трутень. И на мой взгляд, бездумная верность — это вовсе не добродетель.
Она поджала губы и с секунду смотрела прямо ему в глаза.
— Ты считаешь мою верность бездумной?
Эдриан не стал делать вид, что не понял вопроса.
— Скажи, ты думала, к каким последствиям приведет война? И каковы шансы на победу? Ты взвесила, чем для тебя обернется поддержка отца и брата?
Нора открыла рот, но потом решила не спорить.
— Пойдем, — сказала она. — Отнесем рамку Харрисону.
Довольно политики, подумал Эдриан, выходя следом за ней из хижины. Уговоры на нее не подействуют. Пусть остается при своем мнении, его намерения не изменятся. Норе пока неизвестно, что битва между ними уже началась. Ради победы в ней Эдриан использует все свои ресурсы — интеллектуальные и физические. Ни ее раненые чувства, ни жизнь ее брата не имели значения, если победа сохранит ей жизнь.
Эдриан спасет Нору от ошибок Дэвида, чего бы это ни стоило.
Домой Нора возвращалась быстрым шагом. Детский порыв заставил ее вынуть рамку из улья. Ей хотелось удивить Эдриана, пожалуй, даже произвести на него впечатление. Глупая выходка! Он отлично умеет оборачивать подобное хвастовство против нее. Когда он смахнул пчелу с ее руки, его прикосновение обожгло Нору огнем и вконец лишило самообладания.
Но он не сможет так легко поколебать ее твердость в том, что касается семьи. Пусть говорит что хочет, она не станет защищаться. Убеждать его, что не собирается раздумывать над поведением отца и брата, оскорбительно для ее семьи. Она обязана безусловно доверять суждениям отца и брата.
Тем не менее доверять им, не задаваясь вопросами, как раз и означает проявлять «бездумную верность»?
Нора почувствовала раздражение, раздражение на Ривенхема и на себя. Она ускорила шаг. Находиться с ним рядом все равно что находиться рядом с чумным — каждую минуту рискуешь заразиться.
Когда он хотел заговорить, Нора перебила его:
— Ты не заморочишь мне голову так, чтобы я предала свою семью.
— Я этого и не жду, — отвечал Эдриан.
Нора не отводила глаз от тропы вдоль лип у края поля. Ее немного задевало, что Эдриан совсем не задохнулся, хотя у нее самой от быстрой ходьбы закололо в боку. Прошагав в таком темпе еще немного, она пошла медленнее — что толку наказывать себя, если его это ничуть не беспокоит.
Нора всем своим существом чувствовала направленное на нее внимание Эдриана, подобное узкому лучу света. Причина его дружелюбия этим утром была ей понятна. Он рассчитывал обезоружить ее, а потом, без сомнения, убедить выдать тайны, которые не сумел добыть силой. Приходила ей в голову и более неприятная перспектива. «Ты не трутень», — сказал он.
— Ты испытываешь ко мне жалость, — резко бросила она. Ее лицо вспыхнуло от унижения. После того сокровенного и такого тяжелого разговора у нее в спальне он стал относиться к ней хуже — как к сироте или побитой собаке.
— Жалость? Нет, — спокойно произнес он. — Это было бы неразумно.
Она бросила на него быстрый взгляд.
— Тогда что? — с вызовом спросила она, желая услышать в ответ только правду. Пусть ответ будет любым — презрение, ненависть, недовольство — что угодно, только не жалость.
— Удивление, — подумав, сказал он. — Ты удивляешь меня, Нора. В Лондоне ты была совсем другой. Теперь ты подкинула мне еще кусочек головоломки, только я не могу вставить его на место.
