— Он зовет тебя. Всякий раз, приходя в сознание, он зовет тебя. Ты должна…
— Должна, должна! Кто ты такая, чтобы рассказывать мне, кому и что я должна? Возвращайся и скажи им, что ты меня не нашла. Или, что нашла, но я больна. Сама решай, что сказать, но я с тобой не пойду. Я не могу смотреть на него. — По ее телу пробежала дрожь — сначала почти незаметная, но вскоре конвульсивные движения заставили ее сложить руки на животе. Клер трясла головой и раскачивалась, словно плакальщица на похоронах, с трудом сдерживая клокочущие в груди рыдания. — О, мой Аддис! Мой красивый, красивый Аддис!..
Мойра последний раз взглянула на нее. Значит, такова она, эта самая любовь. Должно быть, это очень ненадежная, хрупкая и эгоистичная штука. Развернувшись, она почти бегом метнулась вверх по лестнице.
У двери в комнату нервно расхаживал сэр Бернард. Он волновался так, будто молодой человек за дверью был его собственным сыном.
— Где она?
— Я… ей очень плохо. Не может подняться с постели, так плохо.
Он сердито прищурился и бросил взгляд на коридор, словно ожидая, что вот-вот в нем появится его дочь. Встряхнув головой, он взял Мойру за руку.
— Твоя мать собирается вскрыть и прочистить рану на ноге. Если Бог смилостивится, он от боли потеряет сознание. Из-за лихорадки он мало что понимает, так что ты, может быть, могла бы…
Она отговаривалась, испытывая не больше желания, чем Клер, находиться в комнате умирающего. Пальцы еще крепче стиснули ее руку.
— Побудь рядом с ним, девочка. Разговаривай с ним, пока это не закончится. Может, он примет тебя за нее.
Почти силком он втолкнул ее в камеру пыток, в которую превратилась сейчас комната. Мать Мойры подняла голову, ожидая прихода другой девушки, и поджала губы, увидев перед собой дочь. Мойра бросила на нее умоляющий взгляд, прося избавить ее от этого ужаса, но мать вдруг разом переменилась. Ни на кого не обращая внимания, она подошла к камину и положила на раскаленные угли нож.
В комнате стоял запах гниющей плоти и пота, от которого желудок Мойры едва не вывернуло наизнанку. У кровати стояли Рэймонд и еще двое мужчин. Она заставила себя обойти их и посмотреть на распростертого на кровати человека.
Повязка закрывала левую сторону лица, на которой Эдит зашила рану. Повязка частично закрывала и распухшие, разбитые губы, поэтому слова, которые он произносил в горячке, в большинстве совершенно нельзя было разобрать. Боль и кровоподтеки изуродовали ту часть лица, которую можно было видеть: оно стало более худым, чем она помнила, кости острыми углами выступали под кожей, — молодой мужчина неожиданно превратился в старика. Сочувствие к его страданиям иглой пронзило сердце, и она собрала в кулак всю свою решимость.
Они раздели его, и Мойра с ужасом взглянула на гноящуюся рану, вытянувшуюся по диагонали от живота до середины бедра. Кто-то наложил грубые швы еще на поле битвы, чтобы спрятать обнаженную кость и, как говорили, не дать внутренностям вывалиться. Эдит подозревала, что меч задел кишки, отчего рана очень быстро загноилась.
Мойра придвинулась ближе к изголовью. Рэймонд вопросительно смотрел на отца, стоически пытавшегося сохранять на лице беспристрастное выражение. Эдит отошла от камина и приблизилась к кровати, держа в руках нож, рукоятка которого была завернута в плотную ткань.
Кто-то поднес воду и поставил на столик рядом с изголовьем. Мойра смочила тряпку и протерла изможденное лицо, стараясь не потревожить раненого, надеясь, что она хоть чем-то может помочь ему, принести хоть какое-то облегчение, чувствуя его боль так, словно это было ее собственное тело. «О, мой Аддис! Мой красивый, красивый Аддис…»
Он почувствовал прикосновение и схватил ее за руку. Открылся не прикрытый повязкой глаз, и она увидела в черноте зрачка золотистый огонь беснующейся лихорадки. Взгляд остановился на ней, и что-то, похожее на разумное понимание, проскользнуло в выражении лица. Он посмотрел на свое тело, на стоящих по бокам кровати людей, на отвратительную рану, на Эдит в ножом в руках. Его челюсти сжались.
Кто-то внес табурет, и она встала на него коленями. Наклонившись вперед, она погладила его по волосам, прижимая голову к груди.
— Я буду с тобой, — прошептала она, надеясь, что он примет ее за Клер, но понимая по его взгляду, что он все видит. И все же ему, казалось, стало немного легче.
Бернард кивнул головой, и по его знаку четыре пары рук придавили Аддиса, не давая ему возможности пошевелиться. Аддис высвободил правую руку, нащупал ее ладонь и с силой прижал к груди. Эдит склонилась над бедром.
При первом прикосновении горячего металла голова его дернулась; он сдавил ее ладонь, словно умирающий. Она прижалась губами к виску, сдерживаясь из последних сил, шепча молитвы, и стихи, и песни любви, и его вопли терялись в ее груди.
Мойра почувствовала его присутствие, почувствовала даже раньше, чем увидела прислонившееся к столбу тело, смутные очертания которого проступили в ночной темноте. Он не напугал ее. Он просто возник и стал реальностью, как будто перешел из воспоминаний в окружающий мир плавным продолжением грез, неожиданно обретших живое воплощение. Сколько он стоял там, глядя на нее?
«Не сейчас. Сейчас у меня совсем мало сил».
Он опирался плечом на столб, сложив руки на груди. Предаваясь воспоминаниям, она глядела невидящим взглядом в небо, он же смотрел на нее, и его внимание каким-то образом нарушило спокойствие, что и стало для нее сигналом о его появлении. Она не заговорила, давая ему понять, что увидела его; вместо этого она ждала, пока рассеются остатки опасного сентиментального настроения, вызванного мысленным путешествием в прошлое.
— Я думал, ты уже уснула, — сказал он тихо.
Как он определил, что она не спит? В темноте ночи он не мог рассмотреть ее лица. Наверное, расслышал медленные и гулкие удары сердца.
— Ты собираешься пробыть здесь всю ночь?
— Нет, конечно, но поскольку… а почему вы не с Энн? — вопрос вырвался сам по себе и прозвучал довольно дерзко, совершенно не соответствуя ее настроению.
Он ответил не сразу. Просто стоял, наполняя ночь едва ощутимой опасностью; копна сена вдруг стала совсем не таким спокойным местом, как несколько мгновений назад.
— Я не с ней, потому что не хочу быть с ней.
— Это бы упростило ситуацию.
— Думаешь, упростило бы? Может быть, на эту ночь, но не более того.
