Доказать это, может быть, и самому себе.
Они шли, и улицы постепенно становились шире и чище. За их спиной поднималось солнце, и скоро его золотые лучи осветили Лондон. Начинался новый день, и в жизни Гейбриела тоже наступал новый день. И он не собирался тратить время зря.
Происшествие в игорном доме напомнило Гейбриелу, что ему следует как можно реже выходить из дома, чтобы не попадаться на глаза Баррету и его шайке. Но поскольку он еще старался избегать и Психею, и ее семью, то на следующий день ему стало так скучно, что он спустился вниз поболтать с Грином, неудачливым актером, который обрадовался поводу отложить перо.
– Ужасно устают запястья, милорд, – пожаловался «секретарь», растирая руки. – Не понимаю, как только писаки могут изо дня в день этим заниматься?
– Отдохните, – предложил Гейбриел. Он позвонил и приказал лакею принести два бокала портвейна.
Лицо Грина просветлело.
– Благодарю вас, милорд, благодарю.
Гейбриела не удивляло, что этот человек не добился успеха на сцене.
– Вы должны вжиться в роль, – посоветовал он. – Будьте секретарем, постоянно думайте так, как думает секретарь.
– Вы говорите как знающий человек, милорд. Вы много играли, не так ли?
– Можно и так сказать, – согласился Гейбриел.
Иногда он чувствовал, что много лет играет какую-нибудь роль – козла отпущения, мошенника, негодяя. Кто он был на самом деле? Трудно сказать. Он был почти мальчишкой, когда его с позором выгнали из дома, и с тех пор эта игра превратилась в способ выживания.
Лакей вернулся с бокалами вина на серебряном подносе. Грин с жадностью ухватился за бокал.
– Я никогда не играл вне сцены, – продолжал Грин. – Полагаю, у леди есть особые причины.
– И мы не будем их обсуждать, – твердо сказал Гейбриел.
– Да, милорд, – согласился актер.
– Оставляю вас с вашей работой.
Гейбриелу не стоило задерживаться здесь, актеру слишком хотелось посплетничать. Он вышел из комнаты и в нерешительности остановился в холле. Гейбриел старался убедить себя, что удерживает его здесь только необходимость иметь убежище, роскошь, которой он так долго был лишен, и горячая ванна. Но, стараясь избегать общения с семьей, Гейбриел понял, что он нашел здесь не только приют, а нечто более ценное.
Удовольствие от общения с Психеей, ее очарование, открытая приязнь умного и необычного ребенка, даже колкие замечания Софи, заставлявшие его посмеиваться, – все создавало иллюзию, что он член этой семьи. Это была приятная иллюзия, и Гейбриел не хотел ее лишаться.
Но он видел изумление и отвращение в глазах Психеи, когда она поняла, что он не просто актер, что в его прошлом есть грехи. Гейбриела глубоко ранило это выражение презрения в ее глазах, хотя за свою жизнь он сталкивался с подобным не один раз и должен был бы остаться равнодушным. Поэтому он отдалился от них и пытался держаться холодно и сдержанно.
Но он скучал без них, а дни были такие длинные.
Гейбриел зашел в гостиную, окна которой выходили на улицу, и посмотрел в окно. Сияло солнце, по улице ехали кареты, иногда проезжала телега торговца. Какой-то щеголь верхом на красивой лошади направлялся в сторону Гайд-парка, вероятно, собираясь произвести впечатление на дам.
Перед соседним домом стоял человек в коричневом костюме. Он явно не вписывался в окружающую обстановку, и Гейбриел присмотрелся к нему. Зачем он…
Гейбриел услышал, как кто-то позвал его. Он оглянулся на открытую дверь, но там никого не было. Он понял, что голос доносился сверху. Выйдя из гостиной, Гейбриел взглянул наверх. Цирцея, перегнувшись через перила, смотрела на него.
– Поднимись и поговори со мной, – попросила она. Поборов искушение, Гейбриел покачал головой.
– Я разговариваю с моим… э-э… секретарем, – сказал он.
– Тогда я спущусь.
«И окажешься в обществе двух самозванцев? Это еще хуже».
– Нет, – сказал Гейбриел. – Я уже дал ему указания. Он быстрым шагом взбежал по лестнице наверх с намерением долго там не задерживаться.
– Пойдем в классную комнату, там мы можем сесть.
– А где мисс Теллман? – спросил Гейбриел, усаживаясь за старый круглый стол.
– Она ушла за отваром. Я пожаловалась, что у меня болит голова.
Гейбриел нахмурился. Психее не понравится, что они остались наедине.
– Вероятно, я…
– Нет, – сказала Цирцея, усаживаясь напротив него. – Я отослала ее, потому что хочу с тобой поговорить. Голова у меня не болит.
– Нет? – Гейбриел пытался сдержать смех. – Тогда зачем обманывать?
– Я хотела узнать, почему ты меня избегаешь. Ты на меня сердишься?
Она пристально смотрела на него ясными зелеными глазами.
– Конечно, нет, – вздохнул Гейбриел.
– Тогда почему не заходишь ко мне? Мне нравились наши разговоры.
– Мне тоже. – Гейбриел не хотел лгать, что бы ни говорила Психея.
– Ну и?
– Твоя сестра считает, что я неподходящая для тебя компания, – откровенно признался он. – И она права.
– Почему?
Гейбриел понял, что ответить на прямой вопрос ребенку труднее, чем строгому судье – с этими особами ему тоже приходилось встречаться.
– Потому, что у меня… у меня в прошлом было такое, что делает знакомство со мной нежелательным.
– Я это знаю, – спокойно заявила Цирцея. Удивленный, Гейбриел не удержался от вопроса:
– Знаешь? Откуда?
Она дотронулась до его лица.
– Эти морщинки около глаз, у горничной Джейн такие же. И когда ты обеспокоен, ты сжимаешь губы…
– Морщинки – признак возраста, дорогая, – возразил Гейбриел, пытаясь улыбнуться. – Это значит, что Джейн и я тебя старше.
Цирцея покачала головой.
– Не только возраста, – сказала она. – Муж Джейн умер от скарлатины несколько лет назад. Она потому и пошла в услужение, чтобы содержать себя. Джейн здесь в общем-то счастлива, но в душе скрывает свое горе. И я думаю, что у тебя в душе тоже печальные воспоминания. Мне бы хотелось об этом узнать когда-нибудь.
Гейбриел молча смотрел на этого удивительного ребенка, глаза которого – глаза художника – замечали намного больше того, что видели другие.
– Знаешь, сто лет назад тебе грозила бы большая опасность. Тогда ведьм бросали в ближайший пруд.
Цирцея улыбнулась:
– Но у меня нет черного котла и колдовской книги.
Гейбриелу не пришлось отвечать. Вернулась мисс Теллман с чайным подносом и отваром для своей подопечной. Увидев Гейбриела, гувернантка нахмурилась. Ему следовало избегать Цирцеи, потому что этого хотела Психея. Но Цирцея не уступала сестре в упрямстве.
– Я покажу ему свою последнюю акварель, – сказала Цирцея гувернантке. Гейбриел удивился, мисс Теллман тоже с изумлением посмотрела на девочку.
