Пожалуй, самое верное определение его чувств по отношению к ней такое: чистой воды первобытный инстинкт. Шестое чувство древнего мужчины. Желание стать первым в обладании ее телом и не отдавать никому свою добычу. Да, примитивная тяга здорового самца к самке. Упоение победой над ней, подчинением ее себе. И еще древний закон о воспроизведении себе подобных… Но об этом сейчас не надо… Так что все ясно: у него простое и естественное влечение к той вещи, обладателем которой стал. Особенно если эта «вещь» — красивая женщина…
Келл усмехнулся над самим собой и прервал размышления, оставшись недовольным их итогом. Вновь повернувшись к Рейвен, он с явной неохотой произнес:
— Если ты еще не заснула, нужно поговорить вот о чем: у меня, как ты знаешь, есть дом в Лондоне. Можешь находиться там, если хочешь, но, полагаю, через какое-то время ты приобретешь свой собственный.
Она спокойно спросила:
— Вы не будете возражать, если я поживу в одном доме с вами?
— Так или иначе, — ответил он, — это следует сделать, если мы хотим, чтобы нас считали настоящими супругами. Впоследствии каждый из нас определит свой путь… Завтра мы с вами отправимся в лондонский дом.
— Спасибо, — сказала она.
— Постарайтесь уснуть, — посоветовал он более мягким тоном.
Она послушно повернулась к нему спиной, ее шелковистые волосы разметались по подушке.
Прошло немало времени, прежде чем он услышал ее ровное дыхание — она спала.
Он не мог уснуть еще довольно долго, несмотря на усталость — снова думая о Рейвен, об их отношениях…
Итак, нельзя не признать: то, что следовало бы считать просто половым актом, совокуплением, соитием двух существ, превратилось во что-то более значительное. Во что-то, зацепившее его за живое, оставившее глубокий след… Какой? Он еще не понял. Не разобрал. Одно он уже знает: ему хочется вновь и вновь видеть ее, прикасаться к ней, погружаться в ее тело…
Да, он осуществил свое желание. Насытил его. Полон впечатлений от происшедшего недавно здесь, на этом ложе. Не может забыть ее глаза, волосы, движения ее тела, теплоту, мягкость и волнующую тесноту того заветного места, куда он проник первым и единственным (если не считать всяких флибустьеров из ее сновидений)…
Но острое чувство голода по ней, неизбывная жажда снова и снова повторить засели в нем как наваждение… Искушение… И некуда от него деваться…
— Проклятие! — пробормотал он сквозь зубы. Выпростав руку из-под головы, он осторожно коснулся ее волос, упавших на плечи, пропустил их шелковистые пряди сквозь пальцы.
Ох, Рейвен Кендрик… нет, уже не Кендрик, а миссис Лассетер, его законная жена. И в сущности, полная загадка для него. Определенно в ней есть что-то колдовское. Маленькая колдунья, за неистовой чувственностью которой скрывается ясный рассудок и недюжинный ум. Этот рассудок и заставляет ее в глубине души бояться того мужчины, который в состоянии пробудить в ней подлинную страсть.
Однако, признался он себе, и он, Келл Лассетер, страшится ее, своей колдуньи — ее глаз, ее губ, каждого изгиба ее тела, которое он познал, но хочет познать еще и еще. Вот он, дьявольский соблазн, о чем толкуют и пишут во все века…
Нетрудно понять Шона и многих других, молодых и не очень, которые были околдованы ею. И вот теперь то же самое грозит и ему…
Боже, если это и вправду случится, небо рухнет на землю!
А у него, продолжал размышлять Келл, и так забот хватает. Особенно после этой внезапной, можно сказать нечаянной, женитьбы. Как он скажет об этом своему брату, без памяти влюбившемуся в нее и поплатившемуся за это? Не станет ли он, Келл, второй ее жертвой, вслед за своим младшим братом? А она, Рейвен, не станет ли злым духом их семьи?
Придя к этой мысли, он уже пожалел о своем предложении поселиться вместе в лондонском доме. Зачем ему, пусть и не слишком длительное время, мучиться от ее близости? К чему, хоть и урывками, видеть ее, слышать голос?
Впрочем, успокоил он себя, скорее всего это будет не так уж страшно. При желании и умении можно почти не замечать друг друга, не мешать каждому жить своей жизнью. А постепенно, когда такая форма существования станет привычкой, оба почувствуют облегчение. В конце концов, у него есть свой круг знакомых и друзей, есть игорный клуб…
Келл повернулся на бок, закрыл глаза. Завтра он отвезет Рейвен в свой городской дом, и на этом, он хочет надеяться, его миссия по отношению к этой женщине будет в основном окончена. Останется лишь распроститься с нею в своих мыслях и желаниях. Это он сумеет сделать. И нужно будет заняться Шоном — обеспечить ему безопасность и решить дальнейшую судьбу. Что будет нелегким делом, насколько он знает своего брата…
Перед тем как окончательно погрузиться в сон, он снова принял твердое решение, что необходимо как можно скорее выкинуть из головы все мысли, связанные с Рейвен. Иначе они превратятся в навязчивую идею, над которой он не будет властен.
Когда Рейвен проснулась на следующее утро, она обнаружила, что находится в комнате одна. Это принесло облегчение: ей не хотелось видеть человека, ставшего ее мужем, не хотелось восстанавливать в памяти связанные с ним события прошедшей ночи. Впрочем, ей все равно было некуда от них деться. Незатихающая боль между ног и напряженные соски отчетливо напоминали о минутах — или это были часы? — сладострастного блаженства. Это было несравнимо с тем, что она изредка испытывала в сновидениях. Ее реальный любовник — она не могла не признать этого — оказался намного чувственнее и умудреннее, чем воображаемый.
Спустившись на первый этаж, она узнала, что Келл давно уже встал, успел позавтракать и велел приготовить лошадей и карету для отъезда в лондонский дом. Наскоро поев, она вышла к подъезду, возле которого стоял экипаж, и присоединилась к сидевшему в экипаже Келлу.
Одного взгляда на него было достаточно, чтобы она утвердилась в мысли: их брак действительно всего лишь деловое соглашение. Он не включает в себя душевную близость, страсть, даже простую дружбу. Судя по всему — по выражению его лица, по холодному вежливому тону, — он решил начать это утро с того, чтобы раз и навсегда поставить все на свои места: определить дистанцию, которая отделяет их друг от друга. И Рейвен подумала, что это к лучшему, хотя и труднопереносимо. Но ведь ко всему человек привыкает.
Они почти не говорили на пути в Лондон, ей было тоскливо, и только когда карета подъехала к ее новому жилищу, в ней проснулся кое-какой интерес.
Дом стоял на небольшой тихой площади. Он был не столь величествен, как городское владение ее тетушки, но довольно красив и отделан со вкусом.
