– Вы совершили глупость, моя дорогая, – сказал ей ее друг Сен-Эвремон своим мягким голосом. – Скандал грандиозный, и, я даже осмелюсь сказать, над вами смеются.
– Смеются?
Высокомерная Гортензия должна была слишком уважать старого поэта, чтобы разрешить ему говорить с собой в таком тоне. Но с того момента, когда Сен-Эвремон был ей представлен, он занял то единственное место в ее сердце, которое еще оставалось свободным; он стал ее другом и советником, без помощи которого она больше не могла обойтись. Этот остроумный и тонко чувствующий шестидесятилетний человек знал, как нужно разговаривать с Гортензией, чтобы она слушала спокойно. Сейчас ее лицо выражало лишь печальное недоумение.
– Надо мной… смеются? – повторила она.
– А как могло быть иначе? Знаете, что король сказал вчера за игорным столом? Он заявил, что вас так трудно обслуживать одному, что потребовался «косильщик». Подобным образом вы уже почти прикончили своего мужа, теперь такая же участь ждет ваших любовников.
Гортензия покраснела от злости. Король намекал на приступ слабости, случившийся с принцем Монако несколько дней назад при дворе. Она вскочила и начала носиться по комнате как фурия.
– Как галантно! Как тонко сказано! Я действительно восхищаюсь тактом короля. Неужели он не видит, насколько он вульгарен? Разве не он проигравший в этой истории? Разве я виновата в том, что люблю не его, а другого?
– Конечно, нет. Но было бы желательно хотя бы создавать видимость. Моя дорогая подруга, король в конце концов тоже лишь мужчина, когда речь идет о любви! И он не смог стерпеть, что вы предпочли ему принца.
– Это глупец, это дурак, это шляпа! – крикнула она в бешенстве. – Как я сейчас выгляжу?
– Как рассвирепевшая женщина, – ответил Сен-Эвремон со смехом, – но это вам восхитительно идет!
Гортензия, наконец, поняла, что зашла слишком далеко. Она помирилась с Карлом II и порвала с Людовиком. Король простил ее и даже оставил в качестве одной из своих фавориток, но тем не менее игра ею была, к сожалению, проиграна.
Карл вернулся к герцогине Портсмутской с еще большей нежностью, чем прежде. Тем не менее Гортензия сохранила за собой все привилегии, предоставленные королем, и ей не пришлось ни покидать свои дома, ни менять привычный образ жизни. Она смирилась с тем, что не была больше фавориткой и сделала свою жизнь по возможности приятной. Она окончательно примирилась с мягкой Луизой Керуаль, став ее лучшей и самой преданной подругой. В принципе, дела ее обстояли неплохо. Она была богата, свободна распоряжаться собой и своим сердцем. И она по-прежнему оставалась женщиной, пользовавшейся успехом в королевстве.
Последующие годы были самыми счастливыми во всей ее жизни. Она жила в Лондоне без забот, не думая о том, что ее муж по-прежнему прилагал усилия к тому, чтобы ее выдали Франции.
Ее дом в Сент-Джеймсе стал местом встреч поклонников искусства в Лондоне, и под руководством ее старого друга Сен-Эвремона здесь проходили встречи поэтов и концерты, пользовавшиеся большим успехом. Гортензия и ее друг создали настоящий центр французской культуры и вкуса. Совершенная элегантность, изысканная кухня и лучшая поэзия были только у нее. Разумеется, она всегда оставалась верной служанкой Венеры, но речь шла о мимолетных любовных связях, от которых она не воспламенялась.
Смерть короля Карла II 16 февраля 1685 года ничего не изменила в ее жизни. Новый король Яков II был не кто иной, как бывший герцог Йорк, и его супруга Мария Модена, ставшая теперь королевой, по-прежнему опекала свою кузину.
И тем не менее на горизонте появились темные тучи. Через четыре года высадившийся на остров Вильгельм Оранский, сместил с трона Якова II, и новый король, к сожалению, не видел никаких оснований считаться с герцогиней Мазарини. Он был человеком слишком строгих нравов.
Ее лишили ренты и дворца в Сент-Джеймсе. Когда она, опутанная долгами, оказалась вырванной из прежней безопасной и беззаботной жизни, то ясно увидела надвигающуюся на нее нищету.
Ее муж в Париже по-прежнему требовал выдачи жены, но на сей раз ее защищал английский закон: должнику запрещалось покидать территорию Англии до того, как он оплатит свои долги. Этот закон спасал Гортензию от хватки Мазарини, однако не давал ей возможности уехать в Рим, куда она стремилась.
Ей пришлось переселиться в маленький дом в Челси, где она уединенно жила в скромных условиях. Только Нанон и юный Мустафа остались преданными ей, а также ее друг Сен-Эвремон, который не пропускал и дня, чтобы не навестить ее.
Годы шли, а вместе с ними исчезала и красота. Однако сердце герцогини билось еще горячо, хотя молодые люди отвернулись от нее. Чтобы забыть о них, она, несмотря на все увещевания Сен-Эвремона, начала пить. По этому поводу о ней сочиняли памфлеты, но ничего не помогло. Гортензия пила все больше и больше. В то же время она познала чувство, до этого ей незнакомое, – ревность.
Она влюбилась в молодого, красивого герцога Альбемарля, уделившего ей определенные знаки внимания. Она все еще была привлекательна, и ее прекрасные глаза по-прежнему могли очаровывать. Возможно, ей удалось бы сделать его своим любовником, если бы не появилась соперница… и какая! Ее собственная дочь!
Мария-Олимпия после возбудившего всеобщее внимание похищения стала маркизой де Ришелье, но, имея темперамент, унаследованный от матери, в результате очередного скандала развелась со своим мужем. Как только она прибыла в Англию, ее сияющая красота разбила несчетное количество сердец. Она была очень похожа на мать, которую она в действительности почти не знала, та покинула ее, когда она была еще маленьким ребенком, и девушка не питала к матери никаких чувств.
Прекрасный герцог увидел мадам де Ришелье и сразу же страстно в нее влюбился. Гортензия сходила с ума от ревности и просила короля Вильгельма, стоя на коленях, выслать ее дочь из Англии.
– Скандалов, которые вызывала я, достаточно, сэр. Нельзя допустить, чтобы моя дочь учиняла вам новые. Вышлите ее срочно! Я вас умоляю!
Король, который не знал, что на самом деле за этим кроется, распорядился о высылке маркизы, и Гортензия решила, что спасена. Однако Альбемарль последовал за предметом своего поклонения в Голландию. И тут Гортензия поняла, что все кончено, и что она едва ли переживет эти муки любви. Поскольку ничего подобного с ней никогда не случалось, она не знала, как с этим справиться.
Однажды утром в конце июня 1699 года она заперлась в своей комнате в Челси. У нее были припасены две бутылки отравленного алкоголя. Когда обеспокоенные слуги взломали дверь в комнату, Гортензия лежала без чувств на полу. Она выпила обе бутылки.
