Сквозь тяжелые парчовые шторы в спальню пробивался солнечный свет. Она смогла различить очертания большой комнаты и край кровати с пологом, на которой она лежала. И в тот же миг она вспомнила все, что случилось накануне.
Она была на площади Гросвенор, и где-то здесь, в этом огромном доме лежит покойница-маркиза, а сам маркиз дожидается момента, чтобы снова начать уговаривать ее.
Ее пробрала дрожь, хотя она и лежала под одеялом. Мелинда вновь закрыла глаза, как будто хотела отгородиться от этого мира и всех его горестей и тревог.
«Я должна уехать», – сказала она себе, в то же время ощущая мягкость благоухающих лавандой полотняных простыней и аромат цветов, которые стояли в стеклянной вазе на комоде.
Еще никогда в жизни она не жила в столь роскошной обстановке; никогда раньше у нее не было горничной, которая готовила бы ей ванну, помогала бы ей одеваться, которая причесывала бы ее и надевала шелковые туфельки на ее крошечные ножки.
«Я не должна думать о таких вещах», – предостерегла себя Мелинда; и все-таки из-за того, что ее так долго унижали как бедную родственницу, одна мысль, что за ней будут ухаживать, доставила ей радость. Она думала о прекрасных платьях, которые висели в гардеробе. Они могли бы принадлежать ей, и не только они, но и многое, многое другое, что бы она ни пожелала. И единственное, что она должна для этого сделать, – это согласиться на просьбу маркиза.
Она села в кровати. Теперь она вспомнила – смутно, как бы пробуждаясь от сна, – что раздевала ее горничная. Но как она поднималась по лестнице, Мелинда вспомнить не смогла; единственное, что запомнилось, это неодолимая потребность заснуть, которую она испытывала, оставаясь одна в маленькой гостиной.
– Нет, я непременно должна уехать, – вслух произнесла Мелинда.
Непонятно почему, но она чувствовала себя загнанной, словно лиса, за которой несется по полям свора собак и которая знает, что никогда не будет в безопасности до тех пор, пока не скроется в своей норе.
Мелинда была бы в безопасности только с нянечкой. «А когда эти пятьсот гиней кончатся? – спросил холодный голос из самой глубины ее разума. – Но этих денег хватит на годы и годы вперед, – сказала она себе. – Но не навсегда, а кроме того, нянечка уже стара и в любой момент может заболеть. Почему не сказать себе со всей определенностью, что остаться в таком положении было бы очень небезопасно? А он предлагает тебе тысячи и тысячи фунтов. Почему ты боишься принять его предложение? Но это нехорошо. Я уверена, что это нехорошо, – спорила сама с собой Мелинда. – Но разве играть роль его жены намного труднее, чем исполнять обязанности гувернантки или компаньонки? А ты не подумала о том, как будешь жить, если тебе положат жалованье тридцать фунтов в год?»
– Тридцать фунтов в год, – прошептала Мелинда. – А можно получить сразу три тысячи, если согласиться!
В дверь постучали.
– Войдите, – сказала она почти с опаской, надеясь только на то, что увидит Глэдис – ту маленькую горничную, которая помогала ей одеваться перед свадьбой.
– Я не знала, в котором часу вам хотелось бы вызвать меня, миледи, – сказала Глэдис, – поэтому не будила вас. Но уже почти десять часов.
– Неужели так поздно? – воскликнула Мелинда. – Я должна встать немедленно.
Глэдис раздвинула шторы.
– Его светлость сказал, что будет рад видеть вашу светлость, как только вы спуститесь вниз.
– Мне кажется, тебе не стоит в обращении ко мне употреблять титул «ваша светлость», – сделала ей замечание Мелинда. – Неужели ты забыла, что бракосочетание было тайным?
– Конечно, не забыла, миледи! Разве кто-нибудь из нас мог бы забыть это, вы были такой очаровательной невестой. Но мы спросили у господина Ньюмена – это дворецкий, – как будет правильно обращаться к вашей светлости, и он сказал, что если вы будете одни, то следует говорить вам «ваша светлость», а когда будут присутствовать посторонние, следует называть вас «мисс Стейнион».
– Не сомневаюсь, что господин Ньюмен знает, как следует ко мне обращаться, – сказала Мелинда, – но я бы предпочла, чтобы вы называли меня «мисс Стейнион».
– Очень хорошо, мисс, если вы так хотите.
Но будет очень жаль. Я всегда думала, какой это прекрасный титул – «ваша светлость».
Втайне Мелинда согласилась с ней.
После того как она позавтракала тем, что ей принесли на подносе, Мелинда приняла ванну и в раздумье встала перед платьями, висевшими в гардеробе.
– Что мне надеть? – спросила она у горничной. – У меня нет ничего черного.
– Возможно, ваша светлость… то есть мисс, поскольку вам вовсе не обязательно соблюдать траур – чтобы не показать родство с покойной, – то не следовало бы надевать и черное платье, – рассудительно произнесла Глэдис.
– А я бы и не сообразила, – улыбнулась Мелинда. – Но в любом случае мне не хотелось бы надевать платье веселых расцветок. А если вот это серое, которое висит в углу?
Она указала на платье, которое мадам Мерсье обозначила как «дорожное». Оно было бледно-серого цвета, с воротничком из белого муслина; когда Мелинда надела его, то стала похожа на очень маленькую школьницу. Ее волосы были убраны в длинные кольца, спадающие на затылок, – эту прическу она заметила у нескольких женщин на той самой вечеринке. Но она все-таки надеялась, что не похожа на тех дам.
– Желаете отдать еще какие-нибудь распоряжения, мисс? – спросила Глэдис, стоя у двери.
Мелинда колебалась. Она хотела сказать:
«Да, упакуйте мои вещи!» Но потом подумала, что это было бы жестоко по отношению к лорду Чарду – начинать готовиться к отъезду до того, как он придумает правдоподобное объяснение для прислуги. «Он наверняка выйдет из положения», – сказала она себе, слегка скривив губы, когда уже спускалась по лестнице вниз.
– Его светлость в библиотеке, – сказал дворецкий и повел ее туда. – Надеюсь, ваша светлость хорошо провели эту ночь?
– Да, прекрасно, благодарю вас, – ответила Мелинда.
Перед ней открыли двери, но тем не менее ей потребовалось усилие для того, чтобы заставить себя войти. Она чувствовала, что нервы ее напряжены, она испытывала даже легкий страх, но внешне этого не показала, когда шла к маркизу, сидевшему за письменным столом. На него из окна падал солнечный свет, и, видя его профиль на темном фоне книжного шкафа, Мелинда осознала, каким же красивым он может быть, когда не сердится на нее.
– Доброе утро!
Голос Мелинды прерывался от волнения; маркиз, издав возглас удивления, поспешно встал.
– Извините, я не слышал, как вы вошли, – сказал он. – Доброе утро, Мелинда! Надеюсь, вы хорошо выспались?
– Я… боюсь, я показалась вам очень грубой прошлым вечером, – ответила Мелинда. – Вчера я так устала, что даже не помню, как добралась до своей комнаты.
