Джасмин видела стыд и смущение в его полных боли глазах, но голос его внезапно стал глухим и бесцветным, когда он заговорил о годах вынужденного заточения в глуши, в мрачном и уродливом коттедже, который так и не стал ему домом.
Слушая его, Джасмин ощущала тягостную атмосферу долгих безрадостных лет ожидания конца, несмотря на искренние намерения Малколма и Нанны отдалить его. Она живо представила себе череду медленно тянущихся однообразных дней, прерываемую лишь истерическими припадками Флоренс, и постоянный страх их повторения.
Она хорошо понимала состояние Малколма, когда гордость заставила его обречь себя на одиночество, отказ от друзей и близких, и всего, к чему он привык и чем дорожил, догадываясь, чего ему стоило похоронить в себе веру в свой ум и способности, ибо он решил, что они изменили ему.
Малколм, бесспорно, был умен, но при этом вынужден был признать, сколь поверхностны и ненадежны были его знания, сколь ограничены возможности его разума, если он не смог опереться на них в трудный час. Ему не на кого было положиться, он не ждал ниоткуда помощи и понял, что обречен жить, отравленный горечью и разочарованием.
Чем дольше длился рассказ Малколма, тем сильнее убеждалась Джасмин, что первым его врагом было чрезмерно возбудимое воображение. Воспользуйся он этим свойством своей натуры как благом, богатое воображение могло бы сделать его жизнь интересной и яркой, стать стимулом, вдохновляющей силой всех его начинаний.
Но человек обладает способностью превращать любой дар богов в свое несчастье. Для Малколма все обернулось горькой неудачей. Он так и не смог жить полноценной жизнью, с радостью отдаваясь любимому делу, которое сам для себя выбрал.
В молодости он часто пребывал в плену собственных фантазий, уносивших его навстречу какой-то мифической будущей цели. Настоящее мало удовлетворяло его даже на короткое время.
Такой разрыв между мечтой и реальностью привел к неуверенности и мешал подлинному раскрытию его натуры.
Все могло бы сложиться иначе, Малколм мог бы быть вполне удачлив в жизни, если бы его внутренний мир не был столь податлив фантазиям, рождаемым его впечатлительной и неуравновешенной натурой.
И еще: будь у мужчин та интуиция, которая заменяет женщинам шестое чувство, Малколм никогда бы не женился на Флоренс.
Но ее любовь благодаря воображению Малколма стала для него почти реальностью и породила столько иллюзий, что он в нее поверил.
Он чаще пребывал в воображаемом мире и порой верил ему больше, чем окружающей действительности. Когда в конце концов неумолимая реальность обрекла его на заточение с женщиной, которая не отпускала его и чей роковой недуг постепенно уничтожал остатки всякой привязанности, Малколм окончательно пал духом.
Его воображение более не помогало ему видеть будущее или думать о нем. Уныние и депрессия стали его уделом. Впечатлительная натура Малколма не позволяла ему забыть прошлое, и оно постоянно преследовало его.
Почти всякий на его месте, будь он сильным или слабым, нашел бы куда более разумное решение в создавшейся ситуации. По Малколму не повезло. Там, где надо было быть разумным и твердым, он проявил недопустимую чувствительность.
В своем рассказе он уже дошел до кончины Флоренс и того момента, когда наконец осознал, что свободен и волен делать все, что захочет. Он мог снова вернуться к прежнему образу жизни в тот мир, который так внезапно покинул, но Джасмин вдруг поняла, что даже это он принял без всякой радости.
Малколм стал подобен человеку, долго пребывавшему в заключении; в своем кругу он стал чужим. Heсомненно, он был достоин жалости, и в то же время его поведение казалось диким и непонятным. К сожалению, Джасмин все более убеждалась, каким беспощадным врагом самому себе был Малколм.
Однако, не выслушав его до конца, она не могла сказать ему об этом. А он рассказывал, как познакомился с Марсией и встретил Элизабет.
Когда он заговорил об Элизабет, которую полюбил мгновенно, с первого взгляда, для Джасмин многое открылось.
Настрадавшийся Малколм инстинктивно, всем своим существом потянулся к Элизабет, как цветок тянется к солнцу. Он впервые встретил нечто такое, что было реально, а не выдумано им, и что было правдой. Поэтому он сразу всей душой принял эту правду и поверил, что это и есть любовь.
Но это не было любовью в общепринятом смысле слова, не было страстным влечением мужчины к женщине. Джасмин не сомневалась, что в нем скорее просто возникла тяга к чему-то настоящему, доброму, реально существующему.
Никогда прежде он не встречал женщины, которая стремилась бы так бескорыстно и с такой любовью отдавать все другим и радоваться их счастью. За это он готов был положить свою жизнь к ее ногам.
Духовный облик Элизабет, а отнюдь не ее красота, пленил Малколма и оказал на него такое сильное воздействие, что избежать последствий встречи с нею было невозможно.
С трудом подыскивая слова, Малколм пытался объяснить Джасмин свои чувства и свое состояние в тот момент, но она давно уже все поняла.
— Я любил ее, — страстно повторял Малколм, — никогда ранее я не верил, что можно так любить. Конечно, я хотел, чтобы она стала моей женой, но не это казалось важным в тот момент. Возможно, вам не понять этого, ведь я и сам себя плохо понимал тогда. Само ее присутствие, тот факт, что она существует и я могу любить ее и думать о ней, показался мне куда более важным, чем мысль о том, что она станет моей женой и будет принадлежать мне.
Голос его стал жестким, отрывистым, когда он вспоминал, как увидел ее маленький гроб, который несли на руках опечаленные жители деревушки в тот серый пасмурный день.
— В тот момент мне показалось, что я сошел с ума, — продолжал Малколм. — Я помню, как, задыхаясь от слез, бродил по горам, как кричал и проклинал Господа и всех, весь мир, и считал сам себя проклятым. Тогда я твердо решил вступить в поединок с судьбой.
Сейчас, когда я говорю вам это, все может показаться истерией, сплошным абсурдом, но тогда в горах, под серым небом, глядя на такое же серое море вдали, я был готов принять такое решение.
Мир для меня опустел, он ничего не стоил и ничего не значил, раз у меня отняли то, что было мне дороже всего на свете, и так безжалостно покарали за мои чувства и мою любовь. Я не хотел более испытывать страдания и боль. С того момента я отрекся от дружбы и от любви. Я ничего не хотел давать и зарекся что-либо просить. Что же касается любви, привязанности, чувства доброты, то с этим я покончил навсегда.
Он умолк, наступила долгая пауза.
— И поэтому вы женились на Марсии, — тихо заключила Джасмин.
