С наигранной заинтересованностью, она смотрела на безделушки, которые одна за другой появлялись из коробки Анджелы.
— Это гребешок?
Тупо поморгав, Анджела просияла:
— Да. Очень недорогой, но такой симпатичный. — Она взяла в руку черепаховый гребень, отделанный фальшивыми бриллиантами. — Как ты думаешь, он подходит к моим волосам?
Пейшенс смирилась с необходимостью давать ложные советы. Анджела все же купила светло-вишневые ленты, причем в большом количестве. Пейшенс добавила это к списку прегрешений Вейна и мило улыбнулась.
Опасность. Это слово следовало бы записать как его второе имя.
— Чтобы все видели предупреждение — так было бы честнее. — Пейшенс посмотрела на Мист, ожидая ее реакции. Наконец кошка моргнула. — Гм! — Она срезала еще одну ветку и, наклонившись, положила ее в корзину у своих ног.
Прошло три дня с тех пор, как она сбежала с дивана, а сегодня утром она отказалась от тросточки сэра Хамфри. Местом для первой прогулки она выбрала сад, огражденный старой стеной, а компаньоном — Вейна.
Вспоминая ее теперь, можно сказать, что прогулка была необычной. И естественно, привела Пейшенс в очень необычное состояние. Они будут одни! Ожидание чего-то приятного росло с каждой минутой, но развеялось в одну секунду. Из-за Вейна. И из-за места прогулки. К сожалению, в последующие дни у них не было возможности остаться наедине.
Что отнюдь не способствовало хорошему настроению. Пейшенс казалось, будто ее эмоции, взбудораженные тем единственным значительным, но не завершенным мгновением в саду, продолжали кипеть. Нога ее еще не окрепла, но боли прошли. Она могла свободно передвигаться, но дальние прогулки пока были ей не под силу.
Сейчас Пейшенс удалось уйти довольно далеко от дома: в густой кустарник. Она хотела набрать ярких осенних листьев для музыкальной комнаты.
Набрав их полную корзину, девушка поставила ее себе на бедро, позвала Мист и пошла по заросшей тропинке к дому.
Жизнь в Холле, нарушенная приездом Вейна и ее падением в яму, возвращалась в обычное русло. Единственным препятствием ее ровного и спокойного течения было постоянное присутствие Вейна. Он все время был где-то рядом, только она не знала, где именно.
Миновав заросли, Пейшенс оказалась на лужайке перед руинами. Вдруг она увидела Генерала, он шел от реки, размахивая тростью. Среди руин она разглядела Джерарда. Он сидел на камне и держал на коленях этюдник. Пейшенс внимательно осмотрела развалины и остатки галереи и снова перевела взгляд на лужайку.
И только после этого сообразила, зачем это делает.
Она поспешила к черному ходу. Эдгар и Уиттиком заперлись в библиотеке — даже солнышку не удалось выманить их оттуда. Муза Эдмонда в последнее время стала очень требовательной: он редко спускался в столовую, а если и спускался, то сидел с отсутствующим видом. Генри, как всегда, бездельничал. Хотя у него с недавних пор проявилась склонность к бильярду и его часто заставали в бильярдной, когда он отрабатывал удары.
Открыв дверь, Пейшенс пропустила вперед Мист и прошла за ней. Кошка уверенно побежала по коридору. Пейшенс переставила корзинку на другое бедро. Из дальней гостиной послышались голоса: нытье Анджелы чередовалось с терпеливыми ответами миссис Чедуик. Скривившись, Пейшенс пошла дальше. Анджела выросла в городе и не привыкла к неторопливой деревенской жизни. Приезд Вейна превратил ее в типичную ясноглазую барышню, но она устала от этого образа и вернулась к своей обычной томности и жеманству.
Эдит продолжала плести кружева, а Элис за последнее время не проронила ни слова, поэтому нельзя было винить тех, кто забывал о ее существовании.
Пейшенс свернула в узкий коридор и прошла в холл. Поставив корзинку на консоль, выбрала тяжелую вазу. Разбирая ветки, она думала о Минни и Тиммз. Тиммз никогда не была такой спокойной и счастливой, как сейчас, когда в доме жил Вейн. То же можно было сказать и о Минни. Она и спать стала лучше. В глазах появился прежний блеск, осунувшееся от тревоги лицо порозовело.
И Джерард немного успокоился. Обвинения и намеки в его адрес прекратились, исчезли без следа, рассеялись, как утренний туман над рекой. Как Фантом.
Это тоже заслуга Вейна. Фантом больше так и не появлялся. Вор же продолжал свои набеги. Его последний трофей оказался более чем странным: подушечка для иголок Эдит Суитинс. Едва ли можно считать ценностью украшенную бисером подушечку из розового шелка с вышитым профилем его величества Георга III. Эта кража всех обескуражила. Вейн недоуменно качал головой и говорил, что в Холле поселилась сорока-воровка.
— Скорее ворон. — Пейшенс взглянула на Мист. — Ты видела хоть одного?
Мист бесстрастно встретила ее взгляд и зевнула совсем не дружелюбно. Клыки ее выглядели очень впечатляюще.
— Значит, не ворон, — заключила Пейшенс. Тщательно осмотрев с помощью Джерарда все таверны и пивнушки, Вейн не нашел никаких признаков того, что вор продает краденое. Все так и осталось тайной.
Пейшенс отставила в сторону корзину и взяла вазу. Мист спрыгнула со стола и, хвост трубой, пошла впереди. По дороге в музыкальную комнату Пейшенс думала о том, что жизнь дома действительно стала прежней, спокойной и размеренной, если не считать эксцентричных выходок вора и присутствия Вейна.
До приезда Кинстера музыкальная комната была ее прибежищем, ибо никто из обитателей Холла не имел склонности к музыке. Пейшенс же играла всю жизнь, практически каждый день. Час за пианино или за клавесином, как в Холле, всегда умиротворял ее, немного облегчая груз, лежащий на сердце.
Войдя в музыкальную комнату, Пейшенс поставила вазу на столик в центре и, вернувшись, чтобы закрыть дверь, окинула взглядом свои владения.
— Все по-прежнему.
Мист устраивалась в кресле, а девушка подошла к клавесину.
Без определенной цели она перебирала клавиши. Пейшенс знала очень много отрывков и предоставляла своему настроению выбирать мелодию.
Пяти минут тревожной, бессвязной игры — перескакивания с одного произведения на другое в поисках музыки под настроение — оказалось достаточно, чтобы ей открылась правда. Не все по-прежнему.
Уронив руки на колени, она просто смотрела на клавиши. Жизнь действительно вернулась в прежнее русло, стала такой же, какой была до приезда Вейна. Все произошедшие изменения были только к лучшему. Нет причин для тревоги. Вернее, поводов для тревоги стало меньше. Жизнь текла спокойно и ровно. Она занималась своими обычными делами, старалась четко спланировать дни. Раньше она находила в этом удовлетворение.
Однако сейчас она уже не могла и не хотела возвращаться к этой успокоительной рутине, она была… раздражена. Неудовлетворена.
