– Никакие беспокойства, говорите вы, когда я уже выше головы окунулась в беспокойство? Что касается ваших вопросов, то у нас будет сколько угодно времени в поезде, так как я буду сопровождать мадам Бланшар... В свою очередь я хотела бы знать, как вы смогли выйти на нас? Кто вас предупредил?
Взгляд ее, метавший молнии и полный подозрения, обратился на мисс Прайс, которая стала пунцовой. В этот момент Антуан, движимый желанием ободрить Орхидею, появился в открытой дверце кареты.
– Будьте спокойны, друг мой. Вас будут держать недолго, я позабочусь о вас.
В этот момент на него обрушился удар, которого он не ожидал. Убежденная в том, что она нашла предателя, выдавшего ее, генеральша замахнулась своим верным зонтиком и обрушила удар на его голову.
– Я должна была еще тогда догадаться, что за вашими сладкими речами скрывается мерзкий шпион! – вопила она.– Но я никогда не думала, что вы посмеете привезти ко мне полицию!
Ее успокоили с трудом. После чего Пенсон великодушно разрешил арестованной ехать в карете своей благодетельницы и увез Антуана. Мисс Прайс, которую мадам Лекур потеряла из виду в этом сражении, с облегчением узнала, что ей поручили предупредить капитана «Монте-Кристо», а затем вернуться охранять дом. Она, конечно, будет умирать со страху в этом большом здании, несмотря на присутствие слуг, но она предпочитала такой оборот дела, нежели пуститься в новую авантюру женщины, живой ум и зоркий глаз которой она хорошо знала. Как только «китаянка» сядет в тюрьму, генеральша вернется, и тогда она сможет чистосердечно рассказать, какую замечательную услугу ей оказала...
Глава VI
Погребальная церемония в церкви Святого Августина
Комиссар Ланжевен испытал некоторое удовлетворение, увидев входящего в его кабинет Пенсона в сопровождении мадам Бланшар, но всего лишь на какой-то краткий миг во-первых, на лице инспектора было самодовольное выражение императора Аврелиана, волочившего за своей колесницей королеву Пальмиры, закованную в золотую цепь. Ланжевен ненавидел любое проявление триумфализма. Затем он был удивлен заменой увядших тюльпанов в его вазе белыми гвоздиками, пряный запах которых он вдыхал с удовольствием, а он не любил обнаруживать перед кем-либо свою романтичность. Наконец, вошедший был не один. Маленькая кругленькая дама, по-видимому, раздраженная, сопровождала его. По ее походке было видно, что пришел не кто-нибудь, а... Тем не менее комиссар изобразил на своем лице самое неучтивое выражение и, пролаял:
– Что с вами, Пенсон, почему вы врываетесь ко мне, как снаряд? Вы не можете постучать, прежде, чем войти?
– Извините меня! Должен сознаться, я увлекся. Видите ли, а все же ее поимел!
– Что за выражение! – возмутилась мадам Лекур. – Что за манера говорить так о даме? Впрочем, этот человек настоящий грубиян, и я не премину рассказать моему другу префекту Лепину все, что я думаю о манерах его полиции.
Она попала под горячую руку со своим высокомерием.! Ланжевен направил на нее огонь своего плохого настроения и начал с того, что пошел и открыл дверь.
– Прошу вас, мадам, не стесняйтесь!
– Не раньше, чем я узнаю, что вы собираетесь сделать с этим бедным ребенком. Я – генеральша Лекур, урожденная Бегон, и, если есть вещь, которую я ненавижу, так это отказ в правосудии.
– Я тоже! Кем вы приходитесь мадам Бланшар? Я удивлюсь, если вы скажете матерью или теткой.
– Я ее кузина по линии моей двоюродной сестры в результате брака! – торжественно объявила генеральша. – Объясню, – добавила она, заметив непонимающий взгляд полицейского. – Моя мать и мать ее свекрови были сестры. Ясно?
– Совершенно. Поскольку вы принадлежите к одной семье, я понимаю вашу нервозность. Садитесь, пожалуйста, или вы предпочитаете... отправиться к месье Лепину?
– Всему свое время!
– Я вас не заставляю! Тогда, если позволите, я сначала выслушаю доклад инспектора Пенсона. Затем мы с вами побеседуем.
Тон его, хотя и вежливый, был достаточно тверд, чтобы раскипятившаяся Агата поняла, что настаивать не стоит. Дамы сидели отдельно, каждая на своем стуле, а Пенсон принялся рассказывать, как, едва прибыв в Марсель, он получил информацию в бюро комиссара Перрена относительно места, где могла находиться «убийца». Эти слова заставили подскочить генеральшу, что вызвало у Ланжевена подобие улыбки:
– Пенсон, термин неподходящий. Мадам еще не может даже называться обвиняемой. Благодарю вас за доклад. Теперь вы свободны!
– Но...
– Я позову вас. Теперь я хочу услышать от мадам Бланшар рассказ об ее одиссее. И прежде всего, почему она решила так внезапно уехать из Парижа.
Сидя на стуле, Орхидея с трудом сохраняла достойную позу, приличествующую ей по рождению. У нее было только одно желание: лечь и уснуть, пусть даже в тюремной постели. Поездка оказалась сплошным кошмаром. На этот раз не могло быть и речи о вагоне люкс! Простое купе первого класса, и то, впрочем, благодаря приступу головной боли у генеральши, поскольку Пенсон, блюдя интересы республики, настаивал на третьем классе! «Почему не в вагоне для скота? – усмехнулась генеральша.– Я плачу и вольна ехать в любом классе».
Однако, несмотря на несколько больший комфорт и на то, что они оказались одни в купе, Орхидея не могла уснуть: отчаяние от того, что она несправедливо отдана в руки правосудия и переживания в связи с тем, что Антуан выдал ее, лишали ее сна. Отношение Агаты Лекур к художнику открыло ей, что в день ареста он нанес генеральше утренний визит. Наполовину оглушенный и неспособный оправдываться Лоран позволил Пенсону увезти себя. Пенсон, считавший его обузой, доставил Антуана в гостиницу, не желая ничего больше слушать. Орхидея не знала, что с ним произошло дальше, но у нее оставалось тяжелое впечатление. Тот, кого она считала своим другом, перешел на сторону ее врагов.
Услышав вопрос Ланжевена, она постаралась стряхнуть с себя оцепенение, но мадам Лекур уже вмешалась: .
– Прежде чем приступать к допросу, месье комиссар, не следует ли дать мадам Бланшар адвоката? Я рассчитывала пригласить одного знакомого начинающего адвоката, метра де Моро-Жьяфери, но ваш доисторический персонаж не дал мне даже возможности позвонить ему и...
– Мадам, мадам! Вы вынуждаете меня повторить то, что я сказал инспектору Пенсону. Речь не идет о допросе...
– Вы играете словами. Ваш Пенсон ее просто-напросто арестовал.
– Тогда он плохо выполнил поручение. Я хотел всего лишь помешать ей уехать из страны, чтобы еще раз с ней побеседовать.
– Какое лицемерие! А что тогда пишут газеты? Они не говорят о ней, как о преступнице?
– Я не могу ничего поделать, раз у них так работает фантазия.
