Мадам сидела на своей кушетке, но, увидев графа, смутилась и попыталась встать. Но тот остановил ее и молча сел на скамью рядом с кушеткой.
— Откуда все это, мадам? — удивленно спросил он.
— Ваша матушка, сеньор. Она была настоящая леди. А ваш отец… — Мадам Флермор отвернулась и сплюнула, как будто даже упоминание о нем осквернило ее рот. — Когда она умерла, он приказал выбросить из замка все ее вещи. Я принесла сюда ее самые любимые и с тех пор их храню.
Перил растерянно осмотрел комнату. Что заставило вконец свихнувшегося отца выкинуть из дома прекрасную мебель, которая делала его милым и уютным?
— Вы добросовестно выполнили свою обязанность, мадам, — хрипло произнес он. — Теперь я хочу освободить вас от тяжелой связки ключей, чтобы вы могли спокойно отдыхать.
Взглянув на него со слезами в выцветших от старости глазах, экономка поманила скрюченным пальцем служанку, и та принесла огромное кольцо с ключами. Правда, на вопрос, что каждый из них отпирает, мадам лишь недоуменно пожала плечами. В результате удалось определить назначение лишь трех ключей, блестевших от частого употребления. Она вспомнила, что они от кладовой с продуктами, коптильни, а «сладкий ключ» — от помещения, где хранились мед и несколько брусков прессованного сахара.
Когда они вышли за дверь, Перил остановился, изучая тяжелое железное кольцо.
— Вот, теперь ключи у меня, и что я должен с ними делать?
— Пользоваться ими, ваше сиятельство, — ответила сестра Элоиза и спрятала руки в рукава. — Узнайте, что они открывают, и тщательно осмотрите свои владения. И первым делом найдите в Уитморе что-нибудь такое, что вызовет интерес у жадного короля.
Все утро они подбирали ключи к замкам, осматривали запущенные сараи и нежилую часть дома, но ничего не нашли. Многие кладовые вовсе не имели замков — если там и было что-то ценное, оно давным-давно исчезло. Замки, которые еще остались, настолько проржавели, что их не брал ни один ключ, и чтобы открыть дверь, их пришлось бы выбить из створки зубилом.
Около полудня они наскоро перекусили, и Элоиза предложила графу исследовать корзину с пергаментными свитками, которые он вынес из комнаты Седжвика. В них были указаны расходы на каждую необходимую покупку для домашнего хозяйства, продуктивность каждого участка возделанной земли и каждого стада. К счастью, престарелый Седжвик обладал кое-какими познаниями в бухгалтерии, и, несмотря на его неразборчивый почерк, Элоиза смогла представить, а затем объяснить Перилу, каким образом за последние двадцать лет пришло в упадок его хозяйство.
В общем, все выглядело так, как граф и предполагал. Каждый год становилось все меньше овец, телят, жеребят… меньше шерсти на продажу… меньше овса, ржи, пшеницы… и все больше сокращались охотничьи угодья.
Просматривая записи, Элоиза обратила внимание на таинственные пометки — вопросы Седжвика к работникам, оставшиеся без ответа.
— Ну что же, — заявила она, — теперь самое время эти ответы получить.
Они направились в поле, чтобы поговорить с пахарями и сеятелями.
Пахари Нед, Хайрам, Гилли, Хыо сначала были угрюмы, осторожны и немногословны, но в ответ на хорошую осведомленность Элоизы, подкрепленную ее улыбками, постепенно начали откровенно рассказывать о трудных условиях, о бесконечных разглагольствованиях бейлифа Хедрика, о падении урожаев. Они ежегодно следовали испытанной временем практике, веря, что урожай должен увеличиться. Но перед жатвой созревшие колосья вдруг начинали гнуться, ломаться и даже исчезать… словно какой-то проклятый дух бродил ночью по полям, губя урожай. Каждый работник знал, о каком злом духе идет речь, однако никто вслух не произносил это имя, хотя все прекрасно знали его.
Любовница Энн.
Граф тяжело вздохнул, Элоиза сердито прищурилась.
Потом они верхом поскакали на дальние выгоны к пастухам, где услышали истории о волках, которые таскают ягнят, а иногда даже овец. Но после осторожных расспросов пастухи вынуждены были признаться, что сами не видели ни волков, ни следов крови или борьбы и, только проснувшись, обнаруживали пропажу. И странно, даже пастушьи собаки не находили исчезнувших овец! По мнению пастухов, этому могло быть единственное объяснение — призрак волков, вызванный проклятием.
Молочницы и птичницы не заставили себя долго упрашивать и охотно рассказали, что коровы и домашняя птица показывают хорошие результаты, когда получают достаточно корма и воды. А если их кормят все хуже и хуже, тогда не стоит требовать от них ни молока, ни яиц.
Перил с Элоизой осмотрели сыроварню и кладовые, оценили коровники, амбар и курятники. Везде порядок, все основательно построено, находится в рабочем состоянии. Эта часть поместья имела реальные возможности для успешной работы, однако тут не было ничего такого, что могло бы прельстить казначея или успокоить раздражительного короля.
На обратном пути они увидели мальчика, бегущего к ним и зовущего графа.
— Что случилось? — с тревогой спросил Перил, но потом узнал парнишку, которого оставил сторожить конюха и главного пахаря.
— Милорд, они мочатся! — задыхаясь, сообщил тот. Подняв юбки, Элоиза бросилась за ними к конюшням, где теперь стояли конюх с пахарем, все так же спина к спине, но сейчас оба выглядели несколько расслабленными. Граф остановился перед ними и, скрестив руки, по очереди оглядел их.
— Итак, кто сдался первым?
— Никто из нас, милорд, — заявил конюх.
— Мы сдались одновременно, — не поднимая глаз, пробурчал пахарь.
Перил взглянул на огорченные лица зрителей, среди которых были и его солдаты. Значит, свое пари они проиграли. Он улыбнулся. Даже наказанные, люди все же находят общий язык, чтобы спасти гордость друг друга и расстроить планы державших пари. Граф вытащил кинжал и разрезал веревку.
— Ну, и кто берет лошадей?
— Он, — сказал конюх, глядя на бывшего противника.
— А что ты собираешься делать с этими лошадьми? — спросил пахаря граф.
— Я не буду впрягать их в одно ярмо с быками, — ответил тот. — Их будут содержать и кормить отдельно. И он сам будет за ними ухаживать.
Перил пожал обоим руки и повел в конюшню выбирать лошадей для пахоты. Направляясь к замку, Элоиза поймала себя на том, что улыбается. Возможно, этот упрямый, несговорчивый граф — самый подходящий человек для этих упрямых, несговорчивых людей.
Когда Перил вернулся в главный зал, у него болели не только раны, но и голова. Он мечтал о холодном эле, теплом, только что испеченном хлебе и свежем сыре. Но ему пришлось удовлетвориться кислым элем, обугленным хлебом и сероватой похлебкой, на которую он даже побоялся смотреть. Он взглянул на сестру Элоизу: та, скрестив руки, наблюдала за ним.
