— Что ты, Тора, они же там куют, — ехидно засмеялась Гудрун.
— По очереди они ее там куют, что ли? — засмеялась Тора.
— А тебе завидно, уродина? — Данута вплот-ную подошла к женщинам, — приходи, и тебе откуем — и язык, и еще одно место. Только рожу надо при-крыть, а то у мужиков не встанет!
Если бы злобная норвежка сказала еще одно слово — амазонка врезала бы прямо по длинному грубоватому лицу обидчицы. Та, видно, почувствова-ла ярость славянки и молча отступила. Данута вошла в дом и привычно прошла в боковушу — выгорожен-ное место на полатях со встроенной кроватью, где она спала.
Исгерд и Торкель парились в бане. В клубах пара с трудом можно было различить мускулистые мужские тела. Исгерд улегся на широкую дубовую полку, а друг охаживал его по спине душистым бере-зовым веником. Время от времени мужчина опускал веник в кадушку с кипятком и встряхивал его, осво-бождая от лишней воды. После этой процедуры запах настоя из трав еще более распространялся по низкому темному помещению.
— Не так рьяно! — кряхтел Исгерд, а его брат хлестал еще сильнее.
После парилки двое голых мужчин с криками побежали и прыгнули в холодную воде фьорда. После раскаленной бани тело обожгло так, что на мгновение Исгерд даже лишился дара речи. Но чтобы не остыть, викинги быстро выскочили из воды и накинули зара-нее приготовленные овчинные шкуры. Долго потом они сидели у очага, наслаждаясь элем, сваренным с разными пахучими травами и ласковым теплом, исхо-дящим от углей. По телу разливалась сладкая истома, каждая клеточка, казалось, пела, как будто рождалась заново.
— Давно хотел у тебя спросить, Торкель, — начал Исгерд прихлебывая из глиняной чашки, — как у тебя с Миланой?
— Как это как? Как обычно, — удивленно от-ветил викинг.
— А относиться она к тебе как?
— Думаю, хорошо, даже думаю, что любит. Милана — славная женщина. Я вообще смотрю на этих амазонок и вижу что они намного лучше наших баб.
— Почему?
— Так ты и сам подумай: они и в бою помочь могут, и разбираются во всем больше, чем наши куры, и к тому же красавицы.
— Но уж больно норовистые, — заметил Ис-герд. — вон моя опять надулась.
— Племенная кобылка всегда с характером, а как скачет зато!
— Ну, так и женись на Милане!
— А ты чего не женился на Дануте? Она тебя и от смерти спасала, и красавица. Когда ты смотришь на нее, — прямо расцветаешь, это всякий заметит!
— Исгерд задумался, глядя в огонь:
— Во-первых, слово я дал, во-вторых прида-ное за Гудрун большое, сам знаешь. А в-третьих, за-чем мне жениться на рабыне, она и так моя.
— Я думаю, правильно тот русский сказал, — задумчиво сказал Торкель, — затоскует она скоро, затоскует и сбежит.
— Куда отсюда сбежишь? Ну, а ты чего на Милане не женишься? — перевел неприятную тему Исгерд¬. — Твоя, что не затоскует?
— Я с двумя бабами, как ты, пока не сплю. А насчет женитьбы… Ты и сам все объяснил, брат. Я не так богат, чтобы не использовать эту возможность прибавить к своей землице еще хоть что-нибудь. Ну, а что Гудрун, уже не нравится тебе?
— Да не то, чтобы совсем уж так. Она меня любит и только в рот смотрит. По хозяйству старает-ся, работящая. Но что-то я, когда иду вечером домой, так хочется сесть на коня и завернуть к Дануте. Стала Гудрун мне казаться простушкой. И поговорить-то с ней не о чем, и чем больше сплю с ней, тем меньше хочется. Лежит как бревно, и все про хозяйство в по-стели разговоры ведет. В самый главный момент как скажет что¬-нибудь такое….все некстати. Боюсь, ско-ро вообще не смогу с ней….¬ Но и Данута приверед-ничает — то у нее женские дни, то допоздна работает, нет времени со мной на прогулку съездить. Не стану же я ее из кузни силой вытаскивать, четыре дюжины мечей должны быть готовы к договоренному с герцо-гом сроку. На эти деньги всю зиму прокормимся. Но думаю, побесится, да и привыкнет.
— Ты смотри, может, кто-нибудь из нежена-тых там крутиться. Когда первый меч был готов, все наши в кузню поехали. Рассказывали, что Бьярни Ко-сой там вертится, все восторгается¬ — хочет свою кузню открыть.
— Сколько не крутился бы, рабыня моя.
— Зато дом у него есть свой. И семья не очень большая. Он вроде хочет выкупить у тебя ее и же-ниться. Хозяйкой каждая рабыня захочет стать.
— Я не продам ее никому, пусть не надеются. А Бьярни морду разобью, — взбешенный Исгерд стукнул кулаком по столу — Да страшный он, и ко-сой. Не пойдет за него Данута.
— А что он один, что ли? Такая баба пропада-ет, и умная, и красивая, и доход от нее какой! Смотри, у Ингмара в доме столько парней неженатых. А ей всего двадцать лет. Зачем ты ее там держишь, не по-нимаю. Моя Милана всегда со мной рядом, я быстро отгоню кобелей, если начнут возле нее крутиться. Да и нам можно свою кузню устроить, кузнецы Ингмара учатся оружие делать, а нам что с этого? Рабыня-то нашему дому принадлежит, — рассуждал размякший от эля брат.
— Да, ты прав! Кончат мечи, я ее заберу сюда.
Было уже поздно. Угли костра догорали, и в дом начинала проникать прохлада. Захотелось за-браться под одеяло из овчинных шкур и заснуть до утра. Почти все уже спали в большом доме. Из разных углов доносилось сопение и храп.
— Ну ладно, брат, спокойной ночи, — сказал грустный Исгерд и побрел к своей постели.
— Дана, там тебя хозяин зовет! — гаркнул, открыв дверь, один из подмастерьев, перекрикивая звонкие удары молотов.
Данута вышла на улицу, и яркие лучи солнца ударили ей в глаза. За работой девушка не заметила, что солнце уже давно поднялось, и на дворе стоял прекрасный теплый летний день. Под высоким голу-бым небом сновали ласточки, жужжали стрекозы. Здесь был совсем иной мир, чем в темной кузнице. Внезапно в спину амазонке ткнулось что-то теплое и мягкое. Она оглянулась и чуть не упала от испуга — сзади стояла коричневая кобыла. Лошадь была не та-кая уж красавица, как и все норвежские кони — низ-корослая, большеголовая, но она смотрела своими необычно большими карими глазами на лошадницу Дануту так ласково, что та невольно сразу прониклась к ней симпатией.
— Ее зовут Нильхи, — сказал Исгерд, выходя из-за кобылы, — это подарок тебе.
Надо было бы отказаться от Нильхи, но де-вушка не нашла в себе таких сил и расплылась в улыбке, теребя черную гриву.
— И это тоже тебе, — неуверенно пробор-мотал викинг, доставая из-за спины сверток. В нем оказались новые замшевые штаны, шерстяной каф-танчик светло зеленого цвета и белая шелковая руба-ха. Сверху лежал узкий кожаный поясок, искусно ук-рашенный замысловатыми норманнскими узорами.
— Носи уж мужское, — добавил он, — раз тебе удобней.
