Не выдержав, я снова напала на Эли:
– Вы, юноша, вчера потеряли мой пистолет. Я уже не говорю о том, как это непростительно для мужчины – потерять единственное оружие, которое ему доверили, чтобы защищать женщин. Но если бы вы хоть немного думали головой, вы бы достали мне новый пистолет. Разумеется, вы на это не способны.
Валентина посмотрела на меня умоляющими глазами, и я замолчала, хотя и к ней невольно почувствовала неприязнь. Она была такая мягкая, уступчивая, женственная, с небольшой долей мужества и океаном милой женской слабости, которая так нравится мужчинам. Это прекрасно, когда мужчины действительно способны защитить слабую женщину. Но если все мужчины вокруг тебя тряпки, просто глупо разыгрывать из себя саму нежность. Нужно уметь постоять за себя. И за других. Нужно быть жесткой, сообразительной, твердой и несентиментальной.
В восемь часов вечера вернулся маркиз де Лескюр и сообщил нам, что шевалье встретил давних друзей и больше на улицу Монторгейль не вернется. Я не знала, правда ли это. Может быть, шевалье схватили гвардейцы, а маркиз молчит, чтобы не волновать нас?
Из всех новостей, которыми бурлил Париж, он узнал только одну: пруссаки взяли Верден и теперь уже ничто не может им противостоять. Я не знала, радоваться мне или грустить. В конце концов, пруссаки были мне такие же чужие, как и санкюлоты.
– И что же вы все теперь думаете делать? – спросила я.
– Я отправлюсь по своим делам, – уклончиво заявил маркиз, – завтра же утром.
Он явно не желал говорить, что это за дела. Я подозревала, что имена, называемые им в бреду, связаны с какой-то тайной. Маркиз де ла Руари, доктор Шеветель… Впрочем, меня это не интересует.
– Сударь, позвольте мне пойти с вами! – воскликнул Эли. Маркиз не обратил на него внимания.
– Мадам, – обратился он ко мне, – я смею думать, что с недавних пор нас связывает крепкая дружба. Мы много пережили вместе. Штурм Тюильри и тюрьма Ла Форс кое-чего значат. Вы спасли мне жизнь. Вы даже совершили поступок, который доставил вам унижение… Мой долг перед вами так велик, что…
– Перестаньте, – мягко остановила я его. – Со своей стороны вы тоже были хорошим товарищем. Обещайте, маркиз, прийти "мне на помощь в том случае, если мы еще встретимся, – вот все, о чем я могу вас просить.
– Я буду рад сделать все, что в моих силах, мадам.
Мне пора было уходить. Относительно других своих спутников я была уверена, что они останутся со мной. Я бы очень хотела их бросить, одной мне было бы легче, но… но… словом, я знала, что не смогу сделать этого.
Я туго завязала чистые волосы лентой и вышла в прихожую. Здесь на гвоздике висел большой чепец гражданки Дюбрей. Недолго думая, я нахлобучила его на голову и переступила порог.
2Я шла по улице и ясно ощущала, что оживаю. Исчезли раздражение и равнодушие, терзавшие меня в доме у старухи. Париж всегда действовал на меня благотворно и успокаивающе; тусклый свет зажженных фонарей, проститутки под стенами домов, вечные очереди у лавок, так называемые «хвосты», – даже это имело свою прелесть, которую я улавливала почти интуитивно и мгновенно оживала. Ведь я любила Париж.
Из дома старухи я вышла на улицу Старых Августинцев и принялась подниматься в гору к бульварам, все еще запруженным народом. Под аккомпанемент волынки звучала бодрая «Марсельеза». Право, можно было подумать, что есть повод для радости. На улице Моконсейль был открыт новый пункт для вербовки добровольцев, но я бы не сказала, что это новшество пользуется популярностью.
На улице Озурс толпа гвардейцев производила обыск целого дома в целях реквизиции оружия. Я прошла мимо с высоко поднятой головой, уверенная, что меня никто не знает. Потом мне представилось зрелище пострашнее: могильщики грузили на телегу трупы. Из фраз, что раздавались вокруг, я поняла, что санкюлоты напали на дилижанс, заподозрив его пассажиров в роялизме. Результат этих подозрений был известен – девять трупов. Вздрагивая, я поспешила завернуть за угол, на улицу Мишель-ле-Конт. Там я оглядела себя и успокоилась. Опасаться мне было нечего. Мое платье, некогда бледно-лавандовое, теперь окончательно выцвело и потерлось, косынка на груди была из ситца. Туфли дырявые, подошвы выкроены из картона. Пожалуй, я выглядела как нищая. На мне не было ни чулков, ни нижнего белья – все пошло на перевязки.
В том, как беден мой наряд, я еще больше убедилась, когда, миновав улицу Розье, прошла мимо отеля Ламуаньона и очутилась на улице Сен-Луи – тут всегда было много людей. Я видела женщин, облаченных в чудесные туалеты и украшенных бриллиантами. Что ж, сказала я себе, когда-то у меня тоже были бриллианты. И даже лучше, чем у этих новоиспеченных богачек…
В конце концов, о своей нищете я решила не думать и зря не печалиться. Правда, мне было холодно – дул прохладный сентябрьский ветер; кроме того, я хотела есть, но в кармане не имела ни одной монетки.
Я отбросила мрачные мысли и перешла на улицу Эгу-Сен-Катрин, отыскивая дом номер 16.
Я нашла его очень быстро, сразу определив по внешнему виду, где живут итальянцы. Во-первых, пахло вкусной пиццей с томатами. Во-вторых, через двор дома тянулись веревки с развешенным на них бельем, прямо на земле играли черноволосые смуглые дети, и громко бранились, используя незабываемые тосканские выражения, пожилые итальянки. А еще… еще был запах кьянти – его я помнила до сих пор.
– Живет ли здесь человек по имени Лоренцо Бельтрами? – спросила я умышленно по-итальянски, чтобы расположить женщин к себе.
– Живет, чума на его голову, и переживет еще нас с вами! – протарахтела пожилая матрона, в выговоре которой чувствовалась Тоскана. – Ступайте на второй этаж, синьора, там вы его непременно найдете.
Я последовала этому совету. У самого порога квартиры я нечаянно наткнулась на какое-то существо, свернувшееся на тряпичной подстилке. Существо вскочило стремительно, как на пружине.
– А, ваше сиятельство! Я уж и не думал вас дождаться. Это был Брике. Обрадованная, я обняла его, поцеловала в щеку. Мальчишка был грязный, лохматый, но, кажется, не голодный и вполне счастливый. Я вспомнила, что дала ему немного денег ассигнатами.
– Ты все время жил здесь, не так ли?
– Вот еще. Я просто дожидался вас и приходил сюда ночевать. А где вы были, мадам? Вас, часом, в тюрьму не посадили?
Я не хотела говорить об этом. В данный момент меня гораздо более интересовал Лоренцо Бельтрами, находящийся за стеной.
– Дома ли он, Брике? Мне надо с ним поговорить. Мальчишка пожал плечами.
– Это будет трудно, мадам. Он пьяный в стельку, не узнал бы самого себя в зеркале. Вы же знаете, как пьют эти итальянцы. К тому же какой-то дружок привез ему бочонок вина из Бордо.
