— Да уж как получится! У нас с тобой семь десятков копий — сила немалая. С такой силой за кустами хорониться не будешь, когда твой род на поле идет.
— Один и я бы не стал хорониться! А ее куда? — Велем указал на Дивляну. — Я ж не за себя боюсь! Вот у нас какое сокровище на руках! Носимся с ней оба, будто с писаным яйцом! Случись тут беда какая — что с ней будет? Вот ее бы хоть в какое надежное место пристроить, тогда и повоевать можно.
— Безопасное место… На Вопь отвезем. Или на Сож. Туда Станила не дойдет, а там мой тесть правит, в обиду не даст.
— Что делать будем? — снова спросила Дивляна.
— Что делать? — с досадой повторил Белотур. — Чтобы от этой женитьбы Аскольду польза была, путь до ильмерских словен должен быть свободен. Где война или хотя бы немирье[19] — там торговые гости не ездят, а если война посередь пути, то ни нам, ни вам от этого союза толку не выйдет. Честно вам скажу: Станила тут княжит или Громша — нам особой разницы нет. Нам нужно, чтобы здесь был сильный князь. Один. Чтобы мирно все было, чтоб гостей торговых не грабили, помогали по пути.
Пять лет назад Светила, кормилец Радимов, князя Велебрана сам зарубил. Станилу тогда увезли его кмети. Мы думали, не выживет — на щите унесли с раскроенной головой. Я виноват, бейте меня! — Белотур покаянно опустил голову и потрепал пальцами свои спутанные кудри. — Не добил. Секирой по лицу — думал, полчерепа ему снес, он упал, кровь рекой… Решил, пусть подбирают, хоронят, тоже ведь Перунов сын. Веселились, пили с Громшей и Светилой, считали, истребили кривичских князей под корень. А он всплыл на другую зиму опять! Теперь мстит нам всем за отца.
— А мы обязательно должны сейчас в это ввязываться? — спросила Дивляна. — Нам нельзя просто уехать?
— Хотел бы я просто уехать! Повидаемся с Громшей, послушаем, что он скажет. Если будет требовать, чтоб мы помогали воевать, — будем помогать. Иначе здесь, посреди дороги, у нас не друг появится, а враг обиженный. Одна надежда — что Громша сам справится. Мы и так ему уже помогли: без тебя ему бы ни сына, ни дочери вовек не видать. А мне бы невесту к брату доставить. Аскольд — князь, пусть он и решает, воевать ли нам и с кем воевать. Будет Станила одолевать — мы и со Станилой докончание устроим, если не запросит слишком много. У нас еще сестра-девица есть, Ведица. Она, правда, с Мстиславовым младшим сыном уже год как обручена, но Аскольд с ними, деревлянами, родниться не особо жаждет — может, лучше бы нам сюда ее отдать. Добраться бы до дома, а там решим.
— Мы хотим воевать! — заявил Селяня, который вместе с несколькими отроками стоял рядом и прислушивался к разговору.
— Это потому что ты молодой, — вздохнул Белотур. — А я за пятнадцать лет навоевался…
— Не зря Марена здесь по земле ходит! — Дивляна покачала головой. — Не к добру!
— Вот что, други! — Белотур хлопнул себя по бедрам. — Рассиживаться не будем, завтра поутру и отправимся дальше. Если Ольгимонт хочет здесь задержаться — его воля, значит, расстанемся на Вечевом Поле, у Крутовичей проводника наймем. Этим куну покажи — до Киева на четвереньках побегут.
— Ну, что уж их так? — фыркнула Дивляна, которую очень рассмешило это воображаемое зрелище.
— А как? Не нравятся они мне. За куны родовые угорья продали, под постой чужакам отдали. Платите куны — и хоть гадьте на дедовом жальнике. А сами то под одного князя прогибаются, то под другого, имеет их кто хочет…
— А им что делать? Допустить, чтобы тут все пожгли? У нас в Ладоге раз в поколение все подчистую сжигали — тоже хорошее место делили. Мой материнский род, Любошичи, почти под корень сгинул! Наша бабка Радуша, Радогнева, пятилетней девчонкой к руси в полон попала, в десять лет ее выкупили — почти украли, обманом выманили, иначе пропали бы Любошичи и не было бы в Ладоге старшего рода! Да и у вас, я погляжу, дела не лучше. Или твой дед до смерти рад был, что к его дочери Ульв Дир посватался? Зятя получше не нашел, как ни искал!
— Да не было его уже, деда! Ее, Придиславу, мой отец, Гудимер Ратиборович, замуж выдавал. Он один из всей семьи и остался, и то не кровная родня, свояк. Я как раз перед этим родился. Меня отец даже хотел Святославом назвать, по деду, и потом для меня Полянского княжения добиваться. Но Улеб не дал. Сказал, что его сыновья от Придиславы родовые княжеские имена получат. А воевать у нас некому было. Потому Придислава за Диром была, а Святославом ее сына нарекли. Только не особо его люд Полянский признавал. Потому и зовут Аскольдом, а не Святославом. Только из-за деревлян и удержался он.
— Как — из-за деревлян? Кто это? — Дивляна ловила каждое слово. Ведь ей рассказывали нечто новое о том роде, в который ей предстояло войти. Дома, в Ладоге, когда Белотур сватал за брата одну из Домагостевых дочерей, все это выглядело несколько иначе.
— Да с Деревлянью у нас, полян, вражда старая. Деревлянские князья говорят, что от их деревлянского корня Киевские горы заселялись, что они нам — старший род, а мы им — младший. Как князь Улеб наших князей перебил, деревлянские тут как тут: хотели своего посадить. Ну, тогда люд Полянский Диру поклонился: володей нами и обороняй. Так, отец рассказывал, ненавидели деревлян и их князя старого Ростислава Мстиславича, что и русь лучше показалась. А князь Дир — воин удалый, недаром его Зверем прозвали. Как выйдет на поле, как завоет — люди слепнут и глохнут, кони на колени падают. Отбились. И по се поры отбиваемся.
— А ты… жалеешь, что тебе княжеское имя не досталось? — спросила Дивляна, заглядывая ему в глаза.
Носящий родовое имя признается законным наследником имения и прав рода. Если бы отец нарек Белотура в честь деда-князя, то тем самым объявил бы его новым князем полян. Бывает, что имя деда носят два его внука одновременно, и это нередко приводит к распре. И отказ от имени деда означал, что семья старшей княжьей дочери уступила все наследственные права потомкам младшей. Детям пришлого князя северной руси.
Белотур не сразу ответил. При отсутствии наследников-мужчин он, как сын старшей дочери, имел больше прав, тем более что был рожден в лучшем из исконных днепровских родов. Его отец не был находником, не имевшим в полянской земле ни корней, ни родни. Но у вождя руси оказалось больше сил, чтобы сплотить полян и дать отпор их давним врагам.
— Я своего сына Ратибором назвал, — сказал он, наконец, не глядя на собеседников. — Это наше имя, не княжеское. Нам смута ни к чему.
— Видно, доверяет тебе князь, — обронил Велем, обдумывая всю эту повесть. — Вон, за невестой послал.
— Так и я же хочу, чтобы полянскую землю ни Деревлянь, ни Саварянь, ни другой кто обидеть не смел. И теперь-то, когда у нас княгиней сама Денница станет, — Белотур, наконец, улыбнулся Дивляне, почти, как и прежде, непринужденно, — нам и деревлянские князья не страшны.
