– Не скрою, Джемайма, я рад. Но будь Тилли вашим ребенком, я все равно не отпустил бы вас. Вы так много для меня значите.
Их взгляды встретились, и Роб очень нежно поцеловал ее в губы.
– А теперь марш в постель.
Роб подвел Джемайму к кровати и откинул покрывало. Она послушно легла и вытянула ноги.
– Почему вы так на меня смотрите? – спросила она, заметив его пристальный взгляд.
– Ваши ноги… Я обратил внимание… той ночью на постоялом дворе, но я забыл…
Джемайма натянула одеяло до подбородка.
– Они не болят. Все давно зажило. Роб уселся на край постели.
– А в других местах тоже есть шрамы?
– Хуже всего на пятках и на локтях. Им больше всего достается, когда протискиваешься по трубе.
Она высвободила из-под одеяла руку и приподняла рукав.
– Наверное, я никогда не смогу носить элегантные летние платья…
Кожа на локте была шершавая, а вдоль руки виднелись фиолетовые рубцы. Роб осторожно провел по ним пальцем.
– Эти шрамы – самые страшные из всех?
– Странный вопрос, Роберт! – Голубые глаза Джемаймы засверкали. – Разве следы ваших боевых ранений не хуже, чем у трубочистки?
– Могу показать. – Роб со смехом стал развязывать пояс на халате.
– Нет, спасибо! – испугалась Джемайма. – По-моему, под халатом у вас ничего не надето.
В спальне повисла угрожающая тишина.
– Да, вы правы, – ответил наконец Роб. – Я всегда сплю голым.
Джемайма с трудом проглотила слюну. Роб видел только ее лицо и шею в украшенном фестонами вырезе ночной рубашки. Ее голубые глаза смотрели томно, волосы разметались по подушке, и от них исходил запах жасмина. Под кружевами рубашки угадывались округлости груди, и на Роба нахлынула волна сладострастия. Он увидел, как у нее на шее бьется жилка. Она хотела что-то сказать, но не успела – он прильнул к ее рту губами. Ее мягкие, пухлые губы раскрылись, и она ответила на его поцелуй. Джемайма поудобнее устроилась под одеялом и ласково дотронулась до лица Роба, а потом ухватилась за воротник его халата и притянула к себе. Роб проложил целую дорожку из нежных поцелуев на атласной коже ее шеи, задержавшись на впадинке, где пульсировала жилка. Свеча сгорела почти дотла. Джемайма лежала с закрытыми глазами, темные ресницы выделялись на щеках, губы алели от поцелуев. Она казалась такой податливой. У Роба сдавило горло от невыразимой нежности и от безумного желания обладать ею. Он почувствовал, как маленькие ручки Джемаймы пролезли под халат и гладят его по обнаженной груди. Тогда он откинул одеяло, сбросил халат на пол и лег рядом с ней.
Джемайма повернулась на бок, чтобы смотреть на его лицо. Она ничего не говорила, и они долго лежали, молча глядя друг на друга, потом Джемайма протянула руку и погладила Роба по щеке, а он прижал губы к ее ладошке и от напряжения сжался словно пружина.
Он убрал с лица Джемаймы волосы, и мягкие колечки закрутились вокруг пальцев. Тогда он прижался губами к завиткам, а рукой водил по гладкой коже груди и вокруг сосков. Джемайма задышала часто-часто. Пальцы Роба начали расстегивать пуговицы на рубашке, но Джемайма остановила его.
– Вы ведь знаете, что этого нельзя делать.
– У каждого на этот счет свое мнение.
– Мое мнение такое, что мы нарушаем обет безбрачия… или вот-вот нарушим.
Роб засмеялся, а его пальцы продолжили свою работу.
– Значит, мы будем беседовать о безбрачии? Джемайма разрывалась между благоразумием и силой желания.
– Полагаю, что это необходимо, – сказала она.
Роб наклонился, легонько поцеловал и осторожно зажал в зубах ее верхнюю губу. Его рука очутилась в лифе ночной рубашки. Когда он сжал ладонью ее грудь, Джемайма от неожиданности охнула, а Роб просунул язык ей в рот и стал водить кончиком языка внутри. Это было безумно приятно. Джемайма впилась пальцами ему в плечи, он стонал от наслаждения, и ее это радовало.
– Так что же такое безбрачие? – прохрипел Роб, гладя ее грудь, отчего по телу Джемаймы пробежал приятный зуд.
Меньше всего Джемайме хотелось играть в слова, но Роб, кажется, готов забыть о сорока тысячах фунтов. Значит, спасти положение должна она.
– Безбрачие – это… Я… у меня нет под рукой словаря…
Роб наклонил голову и взял в рот сосок. Джемайма выгнулась и застонала.
– Если вы не можете дать определения, – со смехом в голосе произнес Роб, – то мне ничего не остается, как продолжать.
Он медленно водил языком по соску, покусывая налившийся бутончик.
– Безбрачие – это воздержанность и целомудрие, – с трудом прошептала Джемайма, – а вы, Роберт, совершенно нецеломудренны.
Роб молчал. Джемайма открыла глаза и увидела, что он навис над ней: темные волосы растрепались, черты худощавого лица напряглись от прилива страсти.
– Мне кажется, вам пора уйти, – сказала она.
– Вы хотите, чтобы я ушел?
– Нет, не хочу, но считаю, что вы должны уйти. Роб вздохнул, сел и потянулся за халатом. В бледном свете почти сгоревшей свечи она успела увидеть его обнаженное тело, прежде чем он накинул халат. Она не сводила с него глаз.
– Не смотрите на меня так, – тоскливо сказал он, – либо, клянусь, положу конец безбрачию.
У Джемаймы горело лицо. Роб такой крепкий, мускулистый, словно скульптурное изваяние… Ей до боли захотелось ощутить его тело на себе.
– Джемайма Селборн, вы оказались сильнее меня, – Роб поцеловал ее приоткрытые губы.
– Если вы пройдете через обе гардеробные, то попадете к себе в спальню, не выходя в коридор, – сказала Джемайма.
– Спасибо. Мне бы не хотелось, чтобы Огаста лицезрела меня в таком виде.
– А сколько еще дней осталось? – спросила Джемайма.
Роб улыбнулся и снова поцеловал ее.
– Сорок семь. Я опасаюсь, что наши мучения только начинаются. – Он не мог оторвать рта от ее губ. – Раз уж мы начали, то не уверен, что сможем остановиться.
Роберт встретился с крестным на следующее утро. Ферди и Берти еще не поднялись после затянувшейся ночной выпивки в трактире по соседству. Роб надеялся, что остальные гости тоже рано не встанут и не помешают им с Мерлином придумать правдоподобную историю. Он предложил герцогу чашку крепкого кофе, налил кофе себе и уселся напротив.
– Спасибо, что не встретил меня на заре с пистолетами, – усмехнулся герцог. – Хм. А кофе недурен. Намного лучше, чем та бурда, которой потчевали при жизни твоего отца.
Роб засмеялся.
– Это дело рук Джемаймы. Она творит чудеса, начиная от курятника и кончая буфетной.
Мерлин задумчиво кивнул.
– И с тобой, полагаю, тоже творит чудеса. – Он пристально посмотрел на крестника. – Она тебе все рассказала?
– Прошлым вечером. Конечно, было бы лучше узнать об этом раньше, но… – он пожал плечами. – Сейчас мне известно все.
