— Тогда расскажи о себе. Как ты стал игроком? Не стесняйся. Разве между нами могут быть какие-то тайны?
Обычно не в правилах Джулиана было распространяться о своем прошлом. Эта тема всегда держалась под крепким замком — до тех пор, пока он не выбросит карты на стол перед отцом Серены.
Но Серена не стала бы слушать его излияния. А эта покорная простодушная Виктория — пусть узнает все! Другой возможности исповедаться в своих мнимых и действительных грехах может не представиться.
— Игра и проституция занятия схожие, — начал он свой откровенный рассказ. — Порочные натуры сближаются между собой гораздо легче, чем добродетельные. Проститутки охотно опекают молодых мальчиков…
Он подумал, что она тут же заткнет уши в ужасе от услышанных первых же слов его исповеди, но она невинно осведомилась:
— И каковы были результаты? Джулиан был удивлен.
— В чем?
— Ты приобрел опыт?
— Да. Но тебе он отвратителен. Это не для твоих ушей, дорогая.
— Почему? — якобы искренне удивилась она. — Мне все интересно.
Тогда он, щадя ее нравственность, уклонился от рассказа о своей взрослой жизни. Он, не называя имен, поведал ей историю подлого предательства сэра Роберта и последующих за этим несчастьях своей семьи.
— Ты прав, — заключила она, выслушав его историю. — Ты вправе отомстить этому негодяю!
И вдруг она прильнула к нему.
Глаза, тело Серены — все было полно соблазна. Она учащенно дышала, и ее грудь вздымалась под легкой тканью, она что-то говорила, ее губы ждали поцелуя, и его завораживала бездонная синяя глубина ее глаз.
Джулиан не мог выдержать этого искушения.
Пробормотав какие-то извинения, он спустился в холл, накинул плащ, вышел в сад и подставил разгоряченное лицо набегающим порывам ветра.
Джулиана пробудило легкое позвякивание чашечек на подносе и чуть слышные шаги в соседней спальне. За окнами было совсем темно. Сквозь приоткрытую дверь на пол упала светлая полоса. Чем вызван столь ранний переполох в доме?
Джулиан закутался в халат и решил навестить свою больную супругу. Она, усевшись на спинке кровати и скрестив обнаженные выше колен ноги, пила горячее молоко из высокого стакана. Мятая ночная рубашка лишь едва скрывала ее соблазнительные прелести.
Его горло пересохло. Он с трудом смог произнести:
— Что случилось?
— Мне не спится, — ответила Серена между двумя глотками молока. — Я спустилась в кухню и решила побаловать себя печеньем и этим божественным напитком.
Она сделала рукой приглашающий жест, и Джулиан присел рядом с ней на кровать, стараясь сохранить между ними дистанцию, чтобы случайно не коснуться своей молодой жены. Невинное прикосновение могло вызвать взрыв страсти.
Молчание было тягостным. За окнами шумел дождь. Даже самая первая женщина, которую он познал в жизни, не внушала ему подобной робости. Его руки тянулись, чтобы обнять ее, но мозг приказывал, чтобы он не шевелился. Джулиан сидел рядом с ней, как деревянный болван, только сердце бешено колотилось.
Ее брови нахмурились. Она поставила стакан на поднос и, казалось, погрузилась в глубокое раздумье.
— Я кое-что вспомнила, — тихо, без всякого выражения, произнесла она.
— Что же? — хрипло переспросил он.
— Мы были с тобой любовниками… раньше, до приезда сюда… в этот дом. Эта мысль не дает мне спать. Я все время думаю… Почему теперь ты перестал любить меня? Ведь нам было так хорошо! Я чем-нибудь провинилась? Скажи! Я готова загладить свою вину перед тобой.
Джулиан не мог больше выдержать эту пытку соблазном.
— Ты не в себе. Ты не понимаешь сама, что говоришь! — Он вскочил и стал мерить шагами комнату, пытаясь утихомирить свою страсть. Перед ним была женщина, ждущая его поцелуев и объятий. Но кто она? Если это леди Серена, в которую он влюблен, то он скорее мог ждать от нее презрения и ненависти, чем такого откровенного заигрывания.
Джулиан метался по комнате, а она оставалась неподвижной и вспоминала.
— Это был ты?
— Кто?
— Мой любовник.
Он больше не мог сдерживать себя. Их губы слились в поцелуе. «Один поцелуй, не больше», — уговаривал он сам себя, но его губы, его руки, его тело уже не подчинялись ему.
Его пальцы попали в плен ее крепкого пожатия, потом отпустили, чтобы он мог провести ладонью по восхитительным контурам ее фигуры, ощутить нежность ее кожи.
Серена сбросила свое легкое одеяние. Джулиан тоже избавился от одежды. Она упала на кровать, раздвинув ноги. Он навалился на нее, лаская и терзая ее нежную плоть, и вошел в нее, вместе с первым и оказавшимся таким долгим поцелуем.
Когда сознание вернулось к ним, они стали ласкать друг друга, и ее пальцы вдруг нащупали обручальное кольцо на его руке.
— Ты женат? — спросила она, не удивляясь и не сердясь.
— Конечно. На тебе… — пробормотал он, погрузив свое лицо в восхитительную ложбинку между ее грудей.
— Неправда! Я твоя любовница, а не жена… Когда мы договаривались, ты обещал мне экипаж с лошадьми и дом за мою любовь к тебе. Я свое обещание исполнила. Я тебя полюбила.
А ты?
— Я тоже полюбил тебя.
— А лошади, коляска и дом?
— Они твои.
— Я не чувствую здесь себя хозяйкой… Следы недавней травмы не уродовали ее лицо, а, наоборот, придавали некую лукавую прелесть ее улыбке. Он не мог удержаться и вновь заключил ее в свои объятия.
— На таких, как я, не женятся, — сказала она. — Я гожусь только в любовницы. Я безработная актриса, проводящая время в дешевых тавернах, а не какая-нибудь высокородная леди.
При произнесении этого монолога она не уставала ласкать его, и желание вновь пробудилось в нем. Но разум заставил его оторваться от нее. С кем он занимается любовью? С вожделенной леди Сереной или с продажной девкой Викторией?
Джулиан встал, накинул халат и заявил торжественно:
— Мы муж и жена, и в этом доме мы проводим свой медовый месяц.
Серена рассмеялась так звонко и весело, что ему показалось, будто солнечные зайчики пробежали по драпировкам и стенам. Она прикрыла ладонью сияющие лучезарным светом глаза.
— Ничего не помню, ничего не знаю! Я люблю тебя — больше мне ничего не надо! — произнесла, словно пропела, она.
Он надел на нее ночную рубашку, разгладил простыни, убирая следы любовного неистовства. Потом ушел к себе.
Оставшиеся до рассвета часы Джулиан провел в размышлениях. Только что отдавшаяся ему с такой страстью женщина была ему непонятна и загадочна. Леди Серена должна была его ненавидеть. Виктория Нобль целовать ему руки и ублажать его за все его щедроты. С кем он имеет дело? Неужели его сознание тоже помутилось?
