Каллиопа с облегчением выдохнула и искоса посмотрела на Джеймса. Он ритмично поглаживал ее по руке – вероятно, пытался успокоить.
– Что вы...
Вдруг его рука напряглась, и он привлек ее к себе. Она оказалась прижата к его груди! Ее только что восстановленное дыхание участилось.
– Дьявол вас побери, о чем вы думали? Кажется, я вам сказал, что сегодня мы только присматриваемся.
Удивляясь своему присутствию духа, Каллиопа тут же парировала:
– Да, и это никак не объясняет ваше появление!
– Ладно, обсудим все позже, а пока попробуем тут хоть немного прибраться и быстро скрываемся. В этой комнате слишком оживленное движение...
Вытащив ее из-за экрана, Энджелфорд умудрился найти свечу и зажег ее. Теперь стало видно, что лампа действительно пала жертвой одного из загадочных посетителей.
Джеймс негромко выругался.
– Больше мы ничего не можем сделать. Бежим.
Каллиопа посмотрела на стол, но все бумаги исчезли. Видимо, смирившись с этим, Джеймс погасил свечу и вывел ее в пустой коридор.
Энджелфорд не выпускал руку своей спутницы до тех пор, пока дверь в ее комнату не закрылась за ними. Он не знал, чего больше хочет – поцеловать не в меру ретивую девицу или вытрясти из нее душу.
– Что, если наше отсутствие будет замечено? – дрожащим голосом спросила Каллиопа.
Он пожал плечами, снял сюртук и бросил его на шелковое кресло. Каллиопа нахмурилась:
– Может, нам лучше вернуться?
Джеймс огляделся. Комната выглядела приветливой, жизнерадостной, желто-голубые тона создавали ощущение покоя. Эта комната очень подходила Каллиопе.
– Гости думают ровно то, что мы их заставляем думать. С чего бы им удивляться, что я у вас? – Джеймс медленно двинулся к ней. – Я у соблазнительной женщины, которая очаровала всех мужчин в этом доме. Никто не удивится тому, что я захотел заполучить вас на несколько часов. Разве что некоторые задумаются о моих мужских способностях и моем здоровье... – Он остановился перед ней, кончиком пальца коснулся ее шеи и, рисуя спирали, спустился до края выреза платья.
Каллиопа покраснела – вполне подходящая реакция для куртизанки.
– У вас прекрасный голос. Все покорены. Удивляюсь, почему вы до сих пор не сделали карьеру певицы, – рассеянно проговорил Джеймс. – Где вы научились так хорошо петь?
Каллиопа отвернулась и зашла за спинку кресла.
– У матери.
Джеймс засунул руки в карманы.
– В «Ковент-Гардене» вы о ней уже упоминали. Она училась пению?
Каллиопа задумчиво посмотрела на него; казалось, она принимала решение: отвечать или нет.
– Моя мать – Лилиан Минтон.
– Лилиан Минтон, оперная певица?
Каллиопа кивнула.
Из глубины памяти Джеймса всплывали разрозненные обрывки информации. Лилиан Минтон была не только оперной дивой, но еще и постоянной и гласной любовницей...
– Лилиан Минтон, любовница виконта Солсбери?
Каллиопа прищурилась, затем опустила глаза.
– В самую точку.
Джеймс нахмурился. Какая-то неотчетливая мысль назойливо раздражала его. Разве дочь Солсбери не погибла в том же пожаре, что и ее мать? Он вспомнил единственный случай, когда видел этого человека: они были в клубе «Уайт», и Солсбери пьяным голосом кричал:
– Нет ничего хуже, чем потерять тех, кого любишь! Я потерял своего единственного ребенка и женщину, которую любил!
Джеймс навсегда запомнил боль, отразившуюся в этот момент на лице виконта. Тогда, в двадцать один год, это послужило ему мощным предостережением, примером того, что делает с людьми любовь.
– Кажется, я вспомнил, Лилиан Минтон и ее ребенок погибли при пожаре. Если память мне не изменяет, у нее был только один ребенок... – Он пристально взглянул на Каллиопу.
– Удивляюсь, что вы вообще что-то знаете об этом. – Губы Каллиопы вытянулись в тонкую линию.
– Эта новость не сходила у всех с языков в течение нескольких недель: знаменитая дива, любовница виконта погибла при пожаре вместе с ребенком. Я хорошо это помню, так как знал Солсбери – для многих из нас он был как отец. Этот человек так страдал, что и на нас подействовали его переживания.
Каллиопа коротко взглянула на него и сильнее сжала ручки кресла.
– Как это любезно с вашей стороны! Теперь мы можем пойти к гостям?
– Нет, пока я не получу ответа. Какую игру вы ведете, Каллиопа? И зачем выдаете себя за дочь Солсбери?
– Я не играю, – отчетливо произнесла она. – Я действительно его дочь!
– У Солсбери была всего одна дочь, и его ребенок погиб при пожаре. Если бы дочь осталась жива, он бы знал. Он бы горы ради нее свернул!
Каллиопа содрогнулась.
– Да, он знал, что я выжила, но предпочел не признать меня.
Предпочел не признать ее? Солсбери? Человек, который спасал из беды Стивена и его, выпускника Оксфорда, горячую голову?
– Солсбери был честным и благородным человеком. Он горевал о потере Лилиан и дочери. После их смерти он как одержимый набросился на работу – брал себе самые опасные дела и не раз был на волосок от гибели.
Лицо Каллиопы исказила боль.
– Значит, он был прекрасным актером и ловко всех вас дурачил, только и всего.
– Почему я должен верить вам и сомневаться в словах человека с безупречной репутацией? Стивен являлся одним из его доверенных друзей. Что же, он и его дурачил?
– Стивен знал Солсбери?
– И очень хорошо. К тому же Стивен видел, как Солсбери был убит.
Глаза Каллиопы блеснули, и она быстро опустила голову. Определенно здесь что-то не так! Энджелфорд не мог поверить в двуличие Стивена: и в то же время инстинкт подсказывал ему, что Каллиопа говорит правду. По крайней мере правду, с ее точки зрения.
Выругавшись про себя, Джеймс спросил охрипшим голосом:
– Стивен знает ваше настоящее имя?
Все также не поднимая головы, Каллиопа кивнула.
– И вы говорили ему про Солсбери?
Она отрицательно покачала головой, и Джеймс снова ощутил неожиданный толчок. Неужели Стивен случайно набрел в городе на Каллиопу, а потом поселил ее в своем доме? Очевидно, в их отношениях есть то, о чем Стивен ему не сообщил. Что связывает Стивена и дочь Солсбери? И как вообще она укладывается в это уравнение?
Вопросы порождали новые вопросы. И все же его огорчало унылое выражение лица Каллиопы. Неожиданно ему захотелось поднять ей настроение.
– Ладно, я вам верю. Теперь поверьте и вы мне, Каллиопа. Солсбери не знал, что вы живы. Он был сражен вашей потерей.
– Но он должен был знать! В ту ночь, когда я кое-как доковыляла до его дома, меня выгнали, да еще пригрозили. – В ее голосе звучала горечь. – Я не знала, к кому еще пойти. Мне тогда было всего тринадцать лет.
