Там на бархатной подушечке оказалось изумрудное ожерелье, принадлежавшее когда-то матери Лоринды. Это была единственная вещь, о которой она сожалела, когда их лондонский дом был продан с торгов вместе со всем содержимым.
— Вы… купили его! — воскликнула она, с трудом веря собственным глазам.
— Для вас.
С этими словами он протянул ей ожерелье. Лоринда позволила надеть ей на шею украшение и повернулась, чтобы он его застегнул.
— Но как же вы могли приобрести его… для меня? — спросила она. — Ведь мы тогда… даже не были знакомы.
— Я видел вас на балу в Хэмпстеде, когда вы появились в облике леди Годивы.
— Значит, вы… были там? — вырвалось у нее, и она густо покраснела.
— Именно так. — Он слегка помрачнел.
— И вы были… потрясены?
— Лучше сказать, пришел в ужас!
— Тогда почему же вы захотели… жениться на мне? Я вас не понимаю.
— Я тогда только вернулся в Англию и даже не предполагал, что общественные нравы так сильно изменились в худшую сторону. Я заключил пари с лордом Чарлтоном, одним из моих друзей.
На мгновение воцарилось молчание. Лоринда, очнувшись, чуть слышно пробормотала:
— И на что же… вы с ним поспорили?
— Что я сумею укротить тигрицу. Он утверждал, что это невозможно.
Лоринда затаила дыхание.
Теперь она постепенно начинала понимать, что произошло, и еще никогда за всю свою жизнь не испытывала подобной муки.
Она отвернулась от Дурстана, пытаясь говорить спокойно и не выдавать своих переживаний, хотя она чувствовала себя как на дыбе; с каждой минутой боль в ее душе все возрастала.
— Значит, это был всего лишь… опыт!
— Вот именно — опыт! — согласился он.
Отдельные обрывки постепенно начинали складываться в целостную картину. Голос девушки показался чужим даже ей самой, когда она сказала:
— Один человек по имени Хикман приезжал сюда… когда вы были больны.
— Я так и предполагал.
— Он сообщил, что в действительности вы… лорд Пенрин.
— По-видимому, он также объяснил вам, почему я сменил имя, уехав за границу.
— Вы не собираетесь вернуть себе… свой настоящий титул… и занять принадлежащее вам по рождению место в палате лордов?
Помолчав немного, Дурстан ответил:
— Наверное, я так бы и поступил, если бы у меня был сын.
Лоринде показалось, что вся комната поплыла у нее перед глазами. Такого ответа она никак не ожидала и с усилием выговорила:
— Мистер Хикман сказал, что вы намереваетесь… передать в мое распоряжение некоторую сумму денег, а также… дом в Лондоне.
— Документы уже готовы, и нам осталось только их подписать.
— Зачем вы это делаете? Неужели вы собираетесь… отослать меня прочь?
Каждое слово давалось ей с великим трудом. Лоринда отошла к столику, на котором стояла огромная ваза с цветами, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.
Протянув руку, она мягко коснулась пышных бутонов, не осмеливаясь взглянуть в сторону Дурстана, и в то же время нервы ее были напряжены в ожидании его ответа.
Наступившая в комнате тишина казалась Лорин-де почти пугающей. Чувствуя, что больше не в силах вынести эту неизвестность, она сказала:
— Я получила вчера письмо… от папы. Он очень счастлив… в Ирландии. Думаю, он уже никогда больше не захочет… вернуться сюда.
— Но ведь у вас осталось много друзей в Лондоне.
Лоринда вспомнила тех, кого считала своими друзьями и кто предал ее, стоило ей только попасть в беду. Девушка понимала, что уже никогда больше не пожелает увидеть кого-либо из них снова, тем более возвращаться обратно в Лондон. Проведя столько времени в замке, рядом с Дурстаном, она бы уже никогда не смогла вынести тот образ жизни, который когда-то казался ей таким заманчивым.
У нее возникло предчувствие, будто он собирается сообщить, что больше в ней не нуждается. Она замерла, словно в ожидании неминуемого удара, и с трепетом ждала его приговора, который окончательно разрушит ее последнюю надежду на счастье.
— Вы хотите… избавиться от меня? — Девушка больше не могла мириться с неопределенностью своего положения, и, если он не скажет ей немедленно то, что хотел, она не выдержит и закричит.
— Подойдите сюда, Лоринда!
В его голосе слышалась хорошо знакомая ей властная нотка, и, стремясь сохранить достоинство, девушка сдержала слезы, готовые выступить на глазах. Он никогда не должен догадаться о ее чувствах к нему. Она не станет смущать его, умоляя о снисхождении!
— Я же просил вас подойти сюда!
Голос был тихим, но Лоринда уже привыкла исполнять малейшие его желания и покорно обернулась к мужу.
Ей было трудно разглядеть его лицо, так как слезы застилали глаза, и она силилась подавить рыдания. Высоко подняв подбородок, она приблизилась к нему и остановилась совсем рядом.
— Я предлагаю вам свободу, — произнес Дурстан.
Лоринда в отчаянии подняла на него глаза. В ее груди что-то вдруг словно оборвалось, и сил для защиты уже не осталось.
— Мне не нужна… такая свобода! Я хочу остаться с вами! Пожалуйста… не отсылайте меня!
Ее голос дрожал, так что почти невозможно было разобрать слова. И тут последние остатки гордости и самообладания покинули ее, и она, всхлипнув, проговорила:
— Я… я буду во всем слушаться вас. Я сделаю все… что вы пожелаете, только позвольте мне… остаться. Умоляю вас… позвольте мне остаться!
Она едва сознавала, что делала, и даже опустилась бы перед ним на колени, если бы Дурстан не обнял ее и не привлек к себе.
Лоринда спрятала лицо на плече мужа и заплакала беспомощно, как ребенок.
— Почему вы хотите остаться со мной? — Голос его был таким же тихим и проникновенным.
— Потому что… я люблю вас! Я люблю вас… до боли в душе!
Наконец-то эти слова прозвучали, и она испугалась, что вот сейчас Дурстан отомстит ей за всю ее неприязнь, высокомерие и вызывающее поведение с того самого момента, как они впервые встретились.
Он мог просто осмеять ее, и девушке казалось, что тогда ей ничего не останется, как только умереть!
А он сжал ее руку своей, приподнял пальцами подбородок, так что ее лицо оказалось обращенным к нему. Ее бледные губы дрожали, и, хотя она не могла видеть его сквозь слезы, сбегавшие по щекам, она ощущала на себе его долгий, пристальный взгляд.
— Есть лишь один опыт, которого до сих пор мне еще ни разу не доводилось ставить, — поцеловать женщину, которую я люблю!
Его губы коснулись ее прежде, чем Лоринда успела осознать, что происходит.
Пока он целовал ее, ей казалось, будто какой-то стремительный, волшебный поток в один миг унес прочь ее страдания и слезы.
Это было так чудесно, так невыразимо прекрасно — в этом поцелуе нашла совершенное выражение вся любовь, которая жила в ее душе в течение последних недель.
