Сара и Ноа сидели среди членов Совета и врачей, рядом с мэром и двумя самыми видными предпринимателями Дедвуда.
Прежде чем все разошлись, были выработаны основные меры и методы борьбы с надвигающейся болезнью.
В районе Спрус Галч будет развернут лазарет, куда поместят всех заболевших. (Для принятия этого решения потребовалось три, если не больше, часа, так как все возражали против подобного заведения вблизи от их жилищ.) Все старатели, торговцы, предприниматели, которые были в состоянии пожертвовать какие-либо средства на строительство лазарета, обязывались это сделать. Взносы будут приниматься городским казначеем, фамилии пожертвователей опубликуют в газете. Будут приветствоваться добровольцы для строительства, а также те, кто поможет устроить временные пристанища для заболевших и согласится ухаживать за ними. Пекарня Докинса и гостиница Кастора объявляются под карантином до тех пор, пока решением Совета он не будет снят. Все публичные дома подлежат закрытию (сделать это поручается шерифу); эта мера может быть отменена, только когда всем жителям будет сделана прививка и Совет города снимет общий карантин. И, наконец, специальный выпуск городской газеты должен выйти завтра же, и в нем будут опубликованы все эти решения.
Заседание окончилось после полуночи; Кемпбелл и Сара, оба уставшие, вместе направились в пансион миссис Раундтри. Город был до странности тих, даже в салунах и игорных домах стояла полная тишина, словно все уже узнали страшную новость и объявили преждевременный траур. Театры тоже были закрыты, фонари погашены. Возле шахт и лотков для промывки золота почти никого не было. Небо натянуло на себя молочного цвета одеяло из туч, закрывшее и звезды, и луну. На Главной улице в колесных колеях слегка подмёрзла дневная грязь. Ветер, гуляющий по ущелью, доносил дальнюю перекличку сов; справа что-то беспрерывно шептал ручей.
К дому миссис Раундтри они шли вверх по извилистой тропинке, потом по деревянным ступенькам лестницы до одной площадки, еще по ступенькам — до другой, и так подошли к входу. Ноа открыл дверь, пропустил Сару вперед. В гостиной горела небольшая масляная лампа. На кушетке спал Джош, он лежал почти на животе, подогнув одну ногу, уткнувшись лицом в подушку. Одеяло свисало на пол.
Они молча смотрели на него некоторое время, думая об одном: вся его семья сейчас под угрозой страшной болезни.
— Бедный Джош, — тихо произнесла Сара.
— Да уж… — откликнулся Кемпбелл. — Кто знает, что будет дальше.
— Не говорите так, Ноа. — Сара наклонилась, подняла одеяло с пола, укрыла плечи Джоша. — Я уже так привыкла к их семье, полюбила их. Особенно Эмму.
Когда она выпрямилась, то встретила удивленный взгляд Ноа. Она разглядела это в сумеречном свете лампы… Да, она назвала его по имени, даже не отдавая себе в этом отчета.
Удивление исчезло с его лица. Он сказал:
— Не надо волноваться. У них все будет в порядке.
— Такие хорошие люди!
— Это верно.
В молчании, которое последовало за этим, как бы продолжали растворяться остатки их взаимной неприязни.
— Идите вперед, — велел он, — я потушу лампу. Она была уже на середине лестницы, ведущей на второй этаж, когда свет позади нее погас. В полной темноте Сара нащупала стену и пошла дальше, не отрывая от нее руку. Позади себя она слышала осторожные шаги по скрипучим ступенькам.
Она остановилась. Ноа сделал то же.
— Мистер Кемпбелл, — прошептала она.
— Да?
— Вы молитесь?
В ответ — молчание. Потом она услышала:
— Иногда.
Снова недолгое молчание, после чего она добавила:
— Сегодня как раз есть для этого повод.
Они продолжали пробираться в темноте — она впереди, он за ней. Лестница слегка поскрипывала.
Ее дверь была первой по коридору. Сара нащупала дверную ручку, остановилась.
— Доброй ночи, — прошептала она. — Увидимся завтра утром. — Последнее, что она услышала: как его рука скользит по стене коридора, и затем — открылась и затворилась дверь его комнаты.
При дневном свете публичный дом выглядел совершенно иным. Ноа никогда раньше не видел его утром.
Когда Флосси впустила его, свет из открытой двери на какое-то мгновение озарил сумрачную гостиную и сразу исчез, оставив их в полутьме. Он прошел следом за Флосси через комнату, сквозь не выветрившийся со вчерашней ночи запах сигарного дыма и виски, мимо улыбающейся с картины обнаженной красотки; они миновали помещение для мытья, в котором стойко пахло серой и влажной древесиной, и, повернув налево, оказались в комнате, где, распростершись на засаленной кушетке, похрапывала миссис Роза Хосситер.
Флосси обогнула громоздкую конторку, подошла к окну, отдернула занавески. В комнату ворвались лучи солнца.
— Какого черта… — Роза прикрыла глаза рукой и неуклюже перевернулась как морж, пытаясь увидеть, что происходит позади нее. — Что тебе нужно, Флосси, будь ты неладна…
Роза схватила винный бокал, стоявший на полу возле кушетки, запустила его в индианку. Он разбился, ударившись о конторку.
— Пошла прочь!
— К вам шериф, — бросила Флосси и вышла из комнаты.
После некоторых усилий глаза Розы сосредоточились на мужской фигуре, стоявшей у двери.
— Шериф…
Она сделала попытку подняться. Локтем она прижала край своего атласного розового халата, и тот распахнулся, обнажив чудовищную мясистую грудь. Скользящим движением руки она вложила ее обратно. На лице у нее оставались подтеки вчерашней краски, рыжие волосы сбились и беспорядочно висели над ухом. Она попыталась поправить их двумя трогательными в своей женственности взмахами, но они снова свалились набок, а на плечо ей упала шпилька.
Губы ее с трудом сложились в улыбку.
— Немного рано еще, а? — проговорила она.
— Извини, что разбудил тебя, Роза.
Она зевнула, по комнате распространился смрад от ее дыхания.
— Который час?
— Половина одиннадцатого.
Она хмыкнула и села на кушетке, спустив толстые босые ноги на пол.
— Думала, еще середина ночи, — вздохнула она и потянулась к маленькому овальному столу за сигарой. Халат опять распахнулся почти до пояса. Она взяла тонкую сигару, зажгла спичку, закурила. Усевшись снова, выпустила изо рта и носа густые клубы дыма и заметила.
— Что-то тебя не видно последнее время.
Он не ответил.
— Какие-нибудь неприятности, шериф?
— Боюсь, что так. Собираюсь прикрыть твое заведение.
— Прикрыть?! Прокля…
Она закашлялась, хрипло и трескуче. У нее была неприятная манера высовывать при этом язык. Наконец она овладела собой и спросила, стараясь говорить спокойно:
— Что ты имеешь в виду, когда заявляешь такое?
