Заглянув вслед за Коламом в мрачную нишу этой комнаты, я увидела высокий шкаф, оборудованный множеством крошечных ящичков с этикетками, написанными кудрявым затейливым почерком. Кувшинчики, коробочки и бутылочки всех размеров и форм тесно стояли на полках над прилавком, на котором покойный Битон, очевидно, имел обыкновение готовить свои медицинские препараты — судя по пятнам на прилавке и по ступке с остатками какого-то вещества.
Колам вошел в комнату впереди меня. Пыль, поднятая им, закружилась в луче света клубом — словно здесь по меньшей мере повалился надгробный камень. Колам постоял немного, давая глазам привыкнуть к полутьме, затем медленно двинулся вперед, поглядывая то в одну сторону, то в другую. Мне подумалось, что он, скорее всего, впервые вошел в эту комнату.
Глядя, как он хромает, пробираясь по узкому проходу, я сказала:
— Знаете, вам помог бы массаж. Я имею в виду, что он снял бы боли.
В его взгляде на мгновение вспыхнул огонь, и я пожалела о своих словах, но вспышка угасла столь же быстро, как и возникла, и на лице обозначилось привычное выражение вежливого внимания.
— Делать его надо усиленно, — отважилась я на новое высказывание, — особенно в нижней части позвоночника.
— Знаю, — ответил он, — Энгус Мор делает мне массаж по вечерам. — Он дотронулся пальцем до одной из бутылочек и сказал: — Это могло бы дать вам представление о способах лечения.
— Отчасти, — осторожно ответила я, опасаясь, как бы он не надумал расспрашивать меня, что это за набор медикаментов.
На бутылочке, на которую он указал, было написано: «Ригlesovis». Кто знает, что это такое! К счастью, Колам поставил бутылочку на место и осторожно провел пальцем по пыльной полке.
— Немало времени прошло с тех пор, как сюда кто-то заглядывал, — произнес он. — Я велю мистрисс Фиц, чтобы она послала сюда своих девчушек прибраться, как вы на это смотрите?
Я приоткрыла дверцу шкафа и закашлялась от поднявшейся столбом пыли.
— Думаю, это было бы уместно, — поспешно согласилась я.
На нижней полочке шкафа лежала толстая книга в голубом кожаном переплете. Приподняв ее, я обнаружила книжку поменьше, переплетенную без затей и черный материал, сильно потертый на уголках.
Эта вторая книжка оказалась медицинским дневником Битона — сюда он заносил имена пациентов, записывал, какими недугами они страдают и какое назначено лечение. Ничего не скажешь, человек методичный. Одна из записей гласила: «Второе февраля года 1741. Сара Грэхем Макензи, повредила большой палец, зажатый колесиком прялки. Прикладывать заваренные листья болотной мяты, потом припарки: равные части тысячелистника и мышиного ушка, замешенные на очищенной глине». Мышиное ушко? Какая-нибудь трава из тех, что стоят в баночках на полке?
— Хорошо ли зажил палец у Сары Макензи? — спросила я у Колама, продолжая листать книжку.
— Сара? — переспросил он и ответил, подумав: — Нет. Полагаю, что нет.
— В самом деле? Интересно, что произошло. Может быть, я могла бы осмотреть ее попозже?
Он покачал головой, и мне показалось, что на губах у него обозначилась еле заметная мрачная усмешка, чуть тронувшая полные, изогнутые губы.
— Почему? — спросила я. — Разве она покинула замок?
— В известной мере и так можно выразиться, — ответил он. — Она умерла.
Улыбка сделалась определеннее. Я стояла и смотрела, как он повернулся и пошел по пыльному каменному полу к выходу.
—Можно надеяться, что вы окажетесь гораздо лучшим целителем, нежели покойный Дэви Битон, мистрисс Бошан. — В дверях он обернулся и посмотрел на меня сардонически. Солнечный луч высветил всю его фигуру. — Хуже быть трудно, — добавил он и исчез в темноте за дверью.
Я бродила взад и вперед по комнате, разглядывая все, что там находилось. Скорее всего, большей частью тут чушь собачья, но что-то может оказаться полезным. Открыв один из ящичков в аптечном шкафу, я ощутила запах камфары — вот уже одно полезное вещество. Я задвинула ящичек и вытерла о платье пыльные пальцы. Наверное, надо подождать, пока веселые девушки — помощницы мистрисс Фиц — наведут здесь чистоту, и тогда уже продолжать обследование.
Я выглянула в коридор. Пусто. Но я была не столь наивна, чтобы полагать, что поблизости никого нет. Я знала, что за мной следят, хотя — то ли по приказу, то ли из чувства такта — делают это весьма скрытно и осторожно. Если я шла в сад, кто-нибудь обязательно меня сопровождал. Если я поднималась по лестнице в свою комнату, я замечала, что снизу кто-то смотрит, какое направление я выбрала. Когда мы только-только приехали в замок, я заметила под навесом от дождя укрывшихся там от непогоды вооруженных стражей. Нет, мне определенно не позволят легко и просто, покинуть замок.
Я вздохнула. В конце концов, в эту короткую минуту я осталась одна. А мне очень хотелось хотя бы ненадолго оставаться в одиночестве.
Я еще раз попыталась обдумать все, что произошло со мной с той минуты, как я вступила в проход между двух каменных столбов. Ведь события развивались с такой скоростью, что для себя у меня практически не оставалось времени — разве что во сне. И вот я наконец одна и могу поразмышлять. Я отодвинула от стены пыльный ящик и уселась на него, откинувшись спиной к каменной стене. Я протянула руки назад и прикоснулась ладонями к камням — весьма солидным по размеру, — из которых стена была сложена. Я опиралась на них и вспоминала, думая о каменном круге, малейшие детали случившегося.
Кричащие камни — вот последняя реальная деталь, которая хорошо помнилась мне. И даже тут у меня были сомнения. Крик-то был, это точно. Но исходил ли он от самих камней… а от чего тогда? Я вступила в проход. Была ли то каменная дверь? И куда она вела? Никакими словами нельзя это определить. Какой-то прорыв во времени, потому что я, совершенно ясно, была тогда и есть теперь, а камни — единственная связь между тем и этим.
А также звуки. Они были сдавленные, но казалось, что идут откуда-то поблизости, мне казалось также, что они похожи на звуки сражения. Полевой госпиталь, в котором я служила, трижды подвергался артиллерийскому обстрелу. Прекрасно зная, что тонкие стены наших временных помещений нас не спасут, врачи все же приказывали всем укрываться внутри вместе с ранеными, и мы все прятались по первой тревоге, собирались вместе для храбрости. Но храбрость мало помогает, если над головами свистят артиллерийские снаряды, а рядом рвутся бомбы. Нечто подобное пережитому во время тех обстрелов ужасу испытала я среди камней хенджа.
Я вдруг осознала, что кое-что помню о проходе сквозь камень. Немногое, очень немногое. Физическое сопротивление, борьба с неким потоком, течением, увлекающим тебя. Я определенно боролась с этим, что бы оно ни было. И какие-то изображения там тоже были. Не цельные картины, нет, так, обрывки чего-то. Некоторые меня пугали, и я от них отворачивалась, пока… пока «проходила». Пробивалась ли я к каким-то иным? К чему-то иному, куда-то на поверхность? Или я была избрана, чтобы попасть именно в это время как в гавань, где я укроюсь от бурлящего страшного водоворота?
