Виктория Холт - Роковая женщина

— Вы о сердечных приступах?

— Это в самом деле серьезный симптом, свидетельствующий о сбое в работе сердца.

— И опасный, — прибавил он. — То есть она может умереть в любой момент?

— Полагаю, именно это сказал бы доктор Элджин.

Вдруг он сказал после недолгого молчания:

— До приезда сюда у вас была другая больная.

— Да, из Дома Королевы. Вам, кажется, знакомо это место, — со смыслом ввернула я.

— Да, знакомо, — согласился он. — Там еще была некая мисс…

— …Брет. Даже две мисс Брет. Старшая была моя больная, а при ней жила ее племянница.

Он довольно просто читается, этот капитан. Не то что непроницаемый Рекс. Хотел расспросить про Анну. Я сразу смягчилась к нему. По крайней мере помнит.

— И ваша больная умерла?

— Да, и весьма неожиданно.

— Это, должно быть, сильно расстроило мисс… Брет.

— Да, мы обе пережили неприятные моменты.

— Я слыхал, она приняла сверхдозу таблеток.

— Да. Это показало дознание, — поспешно уточнила я.

Я заметила за собой, что, когда упоминаю о случившемся в прошедшем времени, всегда говорю таким тоном, словно готова бросить вызов всякому, кто усомнится в моих словах. Так было и на этот раз.

— Мисс Брет и сейчас живет в Доме Королевы?

— Да, — ответила я.

Он уставился невидящими глазами, На миг я даже подумала, не собирается ли навестить Анну. Вряд ли. Теперь, когда в Замке живет жена, это вызвало бы скандал. В одном я убедилась: он к ней небезразличен.

Тут пришел юный Эдвард: очевидно, разыскивал отца. Теперь ему не до меня — никто для него не существует, кроме отца. С распахнутыми от счастья глазами он похвастал передо мной моделью корабля, которую ему привез отец. Мисс Беддоус говорила, что мальчик не расставался с ней ни на минуту, даже ночью прижимал к себе, лежа в кровати. Более того, чуть не свел гувернантку с ума, когда пускал в пруду и свалился. Она тоже промокла и простудилась, пока вылавливала его. Держа под мышкой кораблик, он салютовал капитану.

— Все на местах и при деле? — спросил его капитан.

— Так точно, сэр. Шторм надвигается, сэр.

— Задраить люки! — с серьезным видом скомандовал капитан.

— Слушаюсь, сэр.

Я внимательно наблюдала за ними. С той же легкостью, что и женщин, капитан очаровал ребенка. Такой он человек.

21 июня. Сегодня утром Моник кашляла кровью. Это до того ее напугало, что с ней случился сильнейший за последнее время приступ астмы. Мне кажется, накануне у них была сцена с капитаном. Он занимает соседнюю с ней комнату в башне, и, поскольку это недалеко от меня, а Моник никогда не умела управлять своим голосом, я невольно слышу, когда он поднимается от гнева и возмущения. Явившийся по вызову доктор Элджин был мрачен, предсказал, что к зиме ее состояние ухудшится. Она не создана для английской зимы. Он убежден, что ей лучше уехать, пока не кончится осень. После осмотра обеих больных он имел долгий разговор с леди Кредитон.

25 июня. В наш дом пришла смерть. Прошлой ночью около четырех меня подняла Джейн Гудвин, потребовав немедля идти к ее хозяйке. Я накинула на себя только шлепанцы и халат, но ко времени, когда добралась до Валерии Стреттон, та уже была мертва. Ужас охватил меня. Разумеется, я знала, что ее состояние внушало опасения, но, когда сталкиваешься со смертью в лицо и осознаешь, что больше никогда не увидишь этого человека, трудно сохранить равновесие. Понимаю, пора бы мне к этому приучиться — и в какой-то мере я в самом деле привыкла. Но еще ни разу я не была так потрясена смертью своей больной. История этой женщины захватила меня, я начала ее понимать. Мне кажется, у нее что-то было на уме. Я хотела разгадать, что это было, чтобы лучше понять ее состояние. Взять хотя бы тот случай, когда у нее был первый приступ: я догадалась по грязным ботикам, что она куда-то отлучалась. Подозревала, что в ее жизни была какая-то драма, которая не закончилась и поныне, и хотела ее разгадать. И вот она мертва.

27 июня. Дом в трауре — невеселое зрелище. Эдит передает, что леди Кредитон тоже находит его «неудобным». Спустя столько лет ее соперница мертва. Хотела бы я знать, что она в самом деле чувствует. Какие страсти бушевали в этих стенах. Капитан опечален. Ведь она была его матерью. Моник встревожена. Боится собственной смерти. Эдвард озадачен.

— Где моя бабушка? — то и дело интересуется он. — Куда ушла?

Я отвечаю, что на небо.

— На большом корабле? — уточняет он.

Я адресую его к отцу; он кивает с серьезным видом, уверенный, что папа наверняка знает все. Интересно, что ему объяснил капитан. Он имеет подход к детям… и женщинам.

Смерти отдана западная башня. Леди Кредитон не желает, чтобы похоронная атмосфера проникла в остальной Замок. В комнате Валерии опущены шторы, на подмостках поставлен гроб. Я зашла взглянуть на нее в последний раз. Она лежит в белом капоре с оборками: лицо с прикрытыми седыми волосами кажется таким молодым, будто смерть нарочно взяла роль прачки и прогладила морщины. Я невольно вспомнила, как много лет назад она вошла в Замок, влюбила в себя сэра Эдварда и влюбилась сама… И вот позади все бурные страсти, его давно нет на свете, а теперь ушла и она. Но продолжает жить их чувство, потому что остался капитан, живая мужественность которого словно бросает вызов смерти. Еще имеется юный Эдвард, и будут его дети, и дети его детей — их любовь оставит свой след в будущих поколениях. Я очень удручена тем, что не смогла разгадать, что так напугало бедную женщину и, вполне вероятно, поторопило ее смерть. Снова и снова возвращаюсь в затененную комнату и вглядываюсь в ее лицо. Бедная Валерия, что у нее была за тайна, с кем ходила на встречу? Вот что не давало мне покоя. Мучительная тайна того, с кем она встречалась, кто написал ей письмо. Хотела бы я найти этого человека. Так бы прямо ему и сказала: «Это вы ускорили ее смерть».

28 июня. Вчера на закате я снова пошла в обитель смерти, но едва дотронулась до дверной ручки, как услышала странный звук изнутри. Дрожь пробежала по моей спине. Вообще-то я не суеверна, и профессия приучила меня к мертвецам. Я видела, как умирают, помогала укладывать в гроб. Но, стоя за этой дверью и чувствуя неладное, я не решалась войти. В голове мелькали нелепости. Мне чудилось, что она открывает глаза и требует, насквозь пронзая меня взглядом: «Оставь в покое меня и мои тайны. Кто ты такая, чтобы соваться куда не просят?» Я вся задрожала. Но минутный бред миновал, и я снова явственно услышала тот же звук. Это были сдавленные рыдания живого человека. Резко распахнув дверь, я заглянула. В сумерках смутно виднелся гроб и чья-то фигура рядом с ним. На миг мне почудилось, что это вышла из гроба Валерия. Но только на миг. Здравый смысл вернулся ко мне, и я разглядела Моник. Она тихо плакала.