— Я советовал жене оставаться в постели из-за мигрени и позаботиться о себе. Вместо того чтобы послушать меня, ей захотелось здесь блеснуть, и вот результат: стала запинаться. А всему причиной — упрямство и мигрень.
— Итак, вы полагаете, что причина — мигрень? — сухо спросил Илья Гаврилович.
— Конечно! А вы предполагаете, что есть другая причина? — возразил Карцов, взглянув на него недоверчиво.
— Я ничего не предполагаю. Вам, во всяком случае, должно быть лучше известно, — ответил Дьяков, после чего подошел к Борису, который издали подозвал его.
У Бориса было время преодолеть свою ярость из-за неприятного инцидента и веселыми замечаниями и шутками сгладить впечатление. Он представил Дьякова Любочке. Она не сопротивлялась требованию поговорить с мужчиной, которого Борис определил ей в мужья. Илья Гаврилович тоже проявил легко объяснимое любопытство посмотреть на эту юную даму вблизи. Любочка совсем не была расположена ему нравиться. Ее больше заботило всем своим поведением дать понять присутствующему рядом Борису, что она решительно ничего не хочет знать о богатом помещике.
На званом ужине, за который сели после представления, была натянутая и неуютная обстановка. Впрочем, гости отдали должное превосходной кухне губернатора, показав настоящий волчий аппетит. Но разговор не клеился и веселья не было. Говорили тихо. Все еще были под впечатлением пережитой катастрофы. Дьякову, как почетному гостю, была оказана честь сидеть рядом с Верой Петровной. В разговоре с ним она не изменила тому равнодушному спокойствию, которое владело ею весь вечер. Он попытался говорить о происшествиях вечера и пройтись на их счет легкими намеками, но она отвечала на это, что его не понимает, и тут же переводила разговор на обычные темы.
Дьяков не мог скрыть своего восхищения тактичным поведением этой молодой женщины, о судьбе которой он уже знал немало, чтобы понять, как она тяжела. Атмосфера губернаторского дворца казалась ему угнетающей. И он впервые почувствовал себя хорошо, когда после полуночи оказался на свежем воздухе, выйдя на «большую площадь». К нему подошел полковник и попросил огня, чтобы зажечь сигарету.
— Вы пешком идете домой, господин Дьяков? — спросил он.
— Да, нужно перед сном подышать свежим воздухом, иначе, боюсь, замучают ночные кошмары. После всего, что сегодня видели там, наверху.
— То, что происходит, — настоящий скандал, — сказал полковник, — и ничего нельзя изменить. Пренебрегать такой прелестной женщиной, как Вера Петровна, и из-за кого?
— У нашего губернатора, я полагаю, широкое сердце. Но хотел бы ему посоветовать на будущее быть осторожнее, иначе мы будем свидетелями ужасного взрыва женской ярости. Уже сейчас, как мне кажется, очень напряженное положение.
— Жду с нетерпением, когда мина, заряженная самим губернатором, взорвется под его ногами и сожжет его заживо. Нет подходящего наказания за его мерзкое поведение с бедной женой, — сказал полковник с грустью.
— Ай, ай! Господин полковник принимает близко к сердцу судьбу губернаторши. Должно быть, прекрасная дама вскружила вам голову?
— Не буду скрывать, это так. К сожалению, эта любовь не взаимна, она не опасна, — ответил полковник, смеясь.
— Тогда я желаю вам, чтобы вы мечтали о даме вашего сердца!..
Сказав это, Дьяков попрощался со своим спутником.
Вера Петровна была уже три года замужем, из которых два жила в Ярославле. Благодаря неслыханной протекции, которая в России тогда произвела сенсацию, молодой Беклешов занял пост губернатора. Этим старый граф Островский выразил благодарность за службу.
Первый год замужества Вера прожила в Петербурге, где в ежедневном общении с матерью и семьей находила утешение, чего ей так не хватало в новой жизни.
Борис не предпринимал ни малейших усилий, чтобы скрыть свой характер и свое равнодушие к жене. Ни в чем себя не стесняя, он жил после свадьбы, не будучи связан ничем, как холостяк.
Мужественно и покорно несла Вера свой крест. Ни с кем не делилась своей печальной участью… в том числе и с Любочкой, доверительные отношения с которой к этому времени прекратились. Наиболее тщательно Вера скрывала свои чувства от матери, чья спокойная любящая душа извелась бы от горя, узнав, в какой духовной пустоте живет ее бедная дочь. Вера отдалась водовороту петербургских развлечений, но не из-за самих развлечений, а из страха перед одиночеством и мыслями наедине с собой. Иногда она появлялась в свете с Борисом, но обычно ее видели там одну или с какой-нибудь подругой. Но любая из них была ей безразлична. В Петербурге и позже в Ярославле она всегда была серьезной и меланхоличной. Только приходя одна в родительский дом, она, владея собой, казалась веселой и в хорошем настроении.
Так прошел год. Однажды она услышала, что через несколько недель в Петербурге ожидают Владимира Островского. Увидеть его снова было выше ее сил. Свежие раны еще кровоточили. Любой ценой она должна была избежать этой встречи. Ей хотелось покинуть столицу и уехать как можно дальше от Петербурга, в котором отныне будет жить Владимир.
В первый раз в жизни ее желания совпали с желаниями мужа. Борис хотел сделать карьеру и для этого не боялся прожить несколько лет в провинции, имея в виду в особенности пост губернатора в Ярославле. То, что он будет там лишен удовольствий, которые предлагал ему Петербург, он знал хорошо. Зато он предвидел богатую компенсацию в независимом положении, что в то время позволяло ему делать что хочет.
Переезд не занял много времени, и, прежде чем Владимир вернулся на родину, Вера покинула Петербург. Любочке ловко удалось получить от Веры приглашение сопровождать ее в Ярославль. Тем самым для любого подозрения против Бориса почва была выбита с самого начала. Конечно, Вера не думала, что пребывание Любочки в Ярославле продлится год. Однако тихой сапой Любочка пролезла и осталась надолго.
От переезда Борис не изменился к лучшему. Он стал еще бесцеремонней и развязней. Вдали от отца, который усмирял его, он дал своим с таким трудом сдерживаемым страстям полную волю. Несмотря на это, Вера переносила свою судьбу в Ярославле легче, чем в Петербурге. Задача, которую она себе поставила — при всех обстоятельствах скрыть от матери свое настоящее положение, — постепенно стала трудновыполнимой. Играть роль успокоившейся и счастливой жены было выше ее сил. От этой тяжести она теперь, по меньшей мере, была избавлена. Она могла жить как ей нравилось, и ей не нужно было притворяться. Время пролетало, но она его не замечала. Настоящее почти перестало существовать. Мысли уводили ее в прошлое, в солнечное время ее юности, малейшие события которой она без устали вызывала в своей памяти. Он жила в этом постоянном круговороте воспоминаний и чувств. Было естественно, что друг ее детства, первая любовь ее проснувшегося сердца, был центром, вокруг которого вращалась жизнь ее души. И его образ, оживший в воспоминаниях, излучал свет, который согревал ее.
