Алькальд, вынужденный выполнять все предусмотренные законом формальности, распорядился, чтобы протокол судебного заседания отправили в мексиканский военный трибунал. Обычно дела местного значения решал он сам, однако для данного дела его полномочий оказалось недостаточно, поскольку оно касалось похищения казенных денег, поступивших в Игеру из Мехико. Даже начальник местного военного гарнизона был не вправе решить судьбу преступника. Впрочем, если бы даже данный вопрос находился в его юрисдикции, он бы вынес приговор, угодный алькальду, поскольку панически его боялся.
Дон Бенито уже послал в столицу Мексики своих доверенных людей, поручив им добиться пересмотра дела своего внука в суде высшей инстанции. Но пока тянулась бумажная канитель, он использовал все свое влияние, чтобы довести до сведения судьи, привыкшего пользоваться карманами дона Луиса как собственными, что вынесение смертного приговора Никола Альваресу чревато для него серьезными последствиями. Дон Бенито не преминул оговориться, что его вполне устраивает тюремное заключение для его внука — безответственному повесе не повредит такой урок! В следующий раз он дважды подумает, прежде чем сделать легкомысленный шаг. Однако особо подчеркивалось, что хлопоты за него деда должны остаться втайне. У судьи хватило ума понять намек.
Лору Аллен старик не осуждал, поскольку было очевидно, что она дала показания под воздействием какого-то дурмана и постороннего внушения. Конечно, можно только сожалеть о том, что отец девушки использовал столь отвратительный трюк. Но дон Бенито отчасти понимал дипломата, который вынужден был принести репутацию собственной дочери в жертву высшей цели — избежания международного скандала, разразившегося, если бы девушку арестовали за совершение уголовных преступлений. Филипп Аллен выбрал из двух зол меньшее и скрепя сердце принудил Лору объявить во всеуслышание о своей любовной связи с Мстителем. Окажись дон Бенито на месте посланника, он, вероятно, поступил бы так же, поскольку ставил свой общественный долг превыше всего.
Но пока основной заботой старика оставалась судьба его глупого внука. Из Мексики пришло известие о том, что с тамошними чиновниками удалось договориться: они обещали выхлопотать для дона Никола Альвареса помилование. Правда, в ожидании его незадачливому оболтусу предстояло еще посидеть в мексиканской тюрьме. Подобные хлопоты требовали не только огромных денег, но и времени. И все-таки дон Бенито не был до конца уверен в благополучном исходе своей затеи. Но в случае успеха Никола получил бы полную свободу.
Дон Луис пришел в бешенство, когда судья огласил свой приговор: признать подсудимого разбойником по прозвищу Мститель и под конвоем отправить в Мексику для окончательного решения его судьбы высшим военным трибуналом.
— Я хотел использовать суд в качестве примера для других вольнодумцев и потенциальных бунтовщиков! — воскликнул он, оставшись с судьей вдвоем в своем кабинете. — Да как вы смели сохранить негодяю жизнь!
Алькальд принялся крушить своей шпагой свечи и портьеры, топая ногами так, что сотрясались стены и пол.
— Ваше превосходительство! — дрожа от страха, пролепетал судья. — Если бы я приговорил внука влиятельного землевладельца к расстрелу, не имея его признания, тем самым я поставил бы вас под угрозу. А вдруг дон Бенито обжаловал бы мой приговор в суде Мехико? Расследование могло бы вскрыть массу неприятных вещей…
Дон Луис понял намек и оцепенел, уронив руку, державшую шпагу. Поразмышляв над услышанным, он наконец упавшим голосом произнес:
— Но я надеялся продемонстрировать всем пеонам, что будет с любым из них, кто осмелится выступить против властей!
— Не беспокойтесь, они и так это узнают, — заверил его хитрый судья. — Для острастки мы прикажем провести его по улицам города, закованного в кандалы. Любой дурак поймет, что длительное тюремное заключение, ожидающее народного защитника, хуже моментальной смерти от пули.
Дон Луис вынужденно согласился с таким доводом. Ведь быстрая смерть сделала бы Мстителя идолом батраков, окружила бы его ореолом мученика. Обреченный же на медленное умирание в тюрьме, он утрачивал свой былой авторитет, не сумев спасти даже самого себя. Алькальд удовлетворенно улыбнулся, придя к такому умозаключению, и судья смог наконец вздохнуть с облегчением.
Сознание Лоры, отравленное дурманным снадобьем, прояснялось очень медленно. В течение недели она жила словно в непонятном сне, плохо сознавая, что происходит вокруг. Образы возникали перед ней, подобно призракам, и вновь исчезали, как облака. Один из них, однако, постоянно к ней возвращался — образ Кейда. Его темные глаза жгли Лору, словно факелы, искривленные злостью губы дрожали. Она чувствовала, что он враждебно к ней настроен, но не могла понять почему. У нее кружилась и болела голова, ее клонило в сон. Но где-то в глубине подсознания застрял какой-то очень важный вопрос, лишавший ее покоя. А в душе шевелилось тягостное ощущение, что ей нужно сказать или сделать нечто чрезвычайно важное, отчего становилось тревожно и грустно.
— Лора, — словно сквозь вату, донесся до нее чей-то голос. — Она нахмурилась, подняв голову, и увидела Карлотту. — Лора, я принесла тебе ужин, поешь немного. А потом выпей лекарство, оно поможет тебе уснуть.
Однако Лора твердо отвечала, что не станет пить лекарство, потому что оно ей мешает собраться с мыслями.
Она снова потеряла нить своих размышлений и наморщила лобик, тщетно пытаясь припомнить, откуда у нее появилось такое настороженное отношение к лекарству, горький вкус которого она отлично запомнила. Наконец ей удалось вспомнить, что впервые она выпила его тогда, когда солдаты доставили ее домой, и поначалу оно принесло ей облегчение, но напрочь отбило память.
— Ты должна принять лекарство, — настаивала Карлотта.
— Нет, я не буду больше пить эту мерзость! — отказалась Лора и посмотрела на мачеху впервые за всю минувшую неделю вполне осмысленно. — И не вздумай подмешать эту дрянь мне в пищу!
Она решительно встала со стула и направилась к выходу во двор. Распахнув двери и увидев охранника, она внезапно осознала, почему ее держат так долго взаперти, словно заключенную. Эпизоды всего случившегося с ней волшебным образом склеились в ее памяти в одно целое, как осколки стекла, и она, содрогнувшись от душевной боли, обратилась к мачехе с вопросом:
— Карлотта, что они с ним сделали?
— С кем? — переспросила мачеха.
— Не притворяйся, будто бы ты меня не понимаешь! Разумеется, с Кейдом Колдуэллом, или с Никола Альваресом! Что они с ним сделали, говори!
