Нет.
От холодного воздуха ее белый халат прильнул к ногам, когда она, потрясенная, остановилась перед ним. Этого не может быть. Только не теперь, когда он больше не мог помочь ей.
Но золотистые локоны в мерцающих отблесках камина были ей знакомы, впрочем, как и прямой нос, и мягко очерченные губы. Ей не надо было видеть цвет глаз, чтобы понять, что это он.
— Ник, — прошептала она и заметила, как дрогнули его веки.
Она отпрянула, но заметила, как он на мгновение открыл глаза и снова погрузился в сон.
Синтия Мерриторп повернулась и выбежала из библиотеки, исчезнув в темноте. Она не знала, проснулся ли человек за ее спиной.
Николас вернулся, словно услышал ее девичьи молитвы… А она не могла позволить ему остаться.
— Что вы натворили? — прошептала Синтия, когда миссис Пелл пришла на чердак.
— Ничего! — Экономка вздрогнула, качая головой.
— Вы написали ему, просили о помощи! — Синтия схватила ее за руку.
— Я не делала этого, юная мисс. И откуда ты знаешь о приезде виконта?
— Виконт, — пробормотала Синтия, раздраженная его новым статусом.
Когда она его знала, он был просто высоким застенчивым мальчиком. Скромный симпатичный мальчик с невероятно добрыми карими глазами.
— Я видела его, — призналась она, наконец.
Миссис Пелл с сомнением посмотрела в сторону крошечного круглого окошка чердака.
— Нет, я заволновалась, когда вы не принесли чай, испугалась, что вы заболели. Я не ожидала, что наткнусь на важного господина, спящего в библиотеке.
— Скажи, что это не так!
— Что? — Синтия в задумчивости погрызла ноготь большого пальца. — А, ну да. Конечно, он меня не видел.
«Надо надеяться», — подумала она.
— Ради всего святого, больше никаких хождений по дому. Оставайся на чердаке. Он скоро уедет. Если он обнаружит тебя здесь, то вышвырнет меня отсюда без всяких рекомендаций.
— Николас не посмеет.
— И перестань грызть ногти. Воспитанная леди так себя не ведет.
— Но вы только что сказали мне оставаться на чердаке, — фыркнула Синтия. — Я скрываюсь здесь, как прокаженная. И уж никак не леди.
Миссис Пелл отчаянно кивнула, потом ее взгляд упал на шерстяные чулки и грубое платье девушки.
— То, что произошло с тобой, несправедливо.
Эти слова экономка повторяла ей каждый день с того самого момента, как Синтия, окровавленная и напуганная, появилась на пороге ее дома.
Девушка шагнула ей навстречу и взяла за руки.
— Я знаю, что мне не следовало просить вас впустить меня в дом. Простите меня. Вы… Вы писали Нику и просили о помощи?….
— Я писала, но только чтобы сообщить о твоей смерти. — Миссис Пелл сложила руки на груди, и от этого ее вид стал еще более виноватым. — Иначе это выглядело бы странно! И потом, он больше не Ник, дорогая. Он виконт Ланкастер.
— Да, — быстро согласилась Синтия и встретилась взглядом с миссис Пелл. — Он больше не Ник, и мы все должны помнить это. Нам необходимо, чтобы он как можно быстрее уехал, иначе он погубит нас обеих.
— Детка, все это глупо. И потом, Ник совсем не изменился. Возможно, он…
— Нет. Даже если он не вернет меня отчиму, то все равно ничем не сможет помочь. Я хочу, чтобы он уехал.
Миссис Пелл не стала возражать.
— Пообещайте мне, что не расскажете ему. Если он отправит меня назад в семью… Этот человек убьет меня.
Старая экономка, которая была для нее матерью больше, чем собственная мать, коротко кивнула:
— Я не расскажу ему. Но мы еще поговорим об этом, девочка, не сомневайся.
Синтия промолчала, словно соглашаясь, но решила не обсуждать виконта Ланкастера и его мнимую полезность. Если бы у нее был выбор, то он бы не задержался здесь надолго.
Ей необходимо всего несколько недель, а может, и дней. И потом она исчезнет, как будто ее и не было никогда. Привидение, которое никто не помнит.
Она будет свободна.
Виконт ночью спал плохо. Ему привиделась странная женщина в белом, стоявшая перед ним.
Она показалась ему смутно знакомой, но слишком быстро исчезла, и ей на смену пришли старые ночные кошмары, наполненные болью и страхом. Когда он проснулся, то пожалел, что вернулся в Йоркшир.
День был тихий и грустный, покрытая туманом местность казалась ограниченной и бесконечной одновременно. Ланкастер слышал слабый шум океана и чувствовал соленый запах. Осознание того, что он не в Лондоне, стало понемногу развеивать его плохое настроение. Даже несмотря на то что сейчас его путь лежал в семью умершей девушки, куда он направлялся, чтобы принести свои соболезнования.
Она была единственной Мерриторп в доме. Ее отец давно умер, и леди Мерриторп вышла замуж за дородного мужчину по имени Камбертсон, который редко улыбался и часто кричал. Именно по этой причине Синтия часто убегала в Кантри-Мэнор. Мистер Камбертсон не трогал ее, пока она не попадалась ему на глаза, и девушку это устраивало. Николас тоже не вспоминал о ней все это время, и теперь чувство вины терзало его.
Но у него было о ком заботиться. Его мать, которая целиком и полностью зависела от молодого виконта и не хотела признавать их тяжелое финансовое положение. Его сестра, девушка на выданье, которую следовало представить светскому обществу, а это требовало немалых затрат. И его брат, в своем юношеском расцвете, потакающий всем своим прихотям. Счета за одежду, выпивку и развлечения уже давно вышли из-под контроля. Как и мать, Тимоти не хотел мириться с бедностью. У них ничего не было. Почти на всю собственность были установлены ограничения на право распоряжаться ею. Имя Ланкастера и титул были, в сущности, единственным оставшимся у них имуществом. Его имя, титул и тело.
От этих мыслей его бросило в жар, и Николас, пытаясь избавиться от них, даже сменил позу. Пальцы коснулись ледяного стекла, когда он решил открыть окошко экипажа, но именно холодный воздух мог сейчас отвлечь его. Он даже подумал попросить кучера остановиться и остаток пути пройти пешком, но так и не решился на это. Вскоре показалось имение Оук-Холл, и под колесами захрустел ракушечник.
В груди все сжалось от знакомого пейзажа. В юности Николае бывал здесь десятки раз, но частенько старые воспоминания лежат забытыми в кладовой памяти до тех пор, пока вдруг вид чего-то или запах не возродят их к жизни. В данном случае это были три старых дерева, которые выросли выше каменного здания и затеняли его. И еще необычная темно-синяя краска, которой были выкрашены ставни и фронтоны дома.
Впервые с тех пор как он услышал печальную новость, Ланкастер почувствовал прилив настоящей печали по Синтии. Она умерла и никогда больше не станет карабкаться на дерево под своим окном, никогда не будет смотреть на него с недовольным видом, упрямо задрав подбородок, никогда не будет округлять глаза, слушая чушь отчима по какому-либо сомнительному вопросу.
