— Здравствуй, Цезарь! — в унисон выкрикнули они, повернувшись к ложе императора. — Идущие на смерть, приветствуют тебя!
Лязг заточенного оружия. Звон металлических доспехов. Хруст подошв по песку. Сражение начнется с потешных боев на деревянных мечах. Затем император опустит руку.
Со звоном ударились клинки. Зрители на трибунах подались вперед, криками ободряя фаворитов и осыпая насмешками неуклюжих, неповоротливых бойцов. Шум, гам, взмахи рук, ставки на победителей поединка.
Не смотри, говорила я себе, водя опахалом из стороны в сторону. Не смотри.
— Тея! — наигранно ласково произнесла Лепида. — Что ты скажешь о том германце?
Я посмотрела туда, куда был направлен ее унизанный кольцами пальчик.
— Несчастный, — коротко ответила я, когда трезубец соперника пронзил германца, и тот, обливаясь кровью, рухнул на песок. Сидевший в соседней ложе сенатор раздраженно швырнул на арену пригоршню монет.
Арена представляла собой бурное море из бойцов-гладиаторов. Песок покрылся пятнами крови.
— Вон тот галл просит пощады! — воскликнул Квинт Поллио и отпил вина из чаши. — Скверное дело, он уронил щит. Jugula!
Jugula! «Убей его!». Есть и другое выражение — Mitte! — «пощади!», но его не часто услышишь в Колизее. Как мне стало известно, требуется недюжинное мужество, чтобы заставить Колизей проявить милосердие. Зрителям хочется героизма, хочется крови, хочется смерти. Смерти, но не милосердия.
Все закончилось очень быстро. Победители прошли перед ложей императора. Верховный властитель Рима бросал монеты тем, кто хорошо сражался. Тела проигравших лежали на песке, ожидая той минуты, когда служители цирка крючьями уволокут их прочь с арены. Пара раненых гладиаторов со стонами и криками корчились в предсмертной агонии, пытаясь засунуть кишки обратно в распоротые животы. Смеющиеся мальчишки-трибуны и хихикающие девушки делали ставки, пытаясь угадать, сколько времени еще протянут эти несчастные.
Я продолжала размахивать опахалом. Мои руки уже начинали болеть.
— Фрукты, господин? — К ложе устроителя игр приблизился раб с подносом, на котором горкой возвышались фиги и гроздья винограда. Лепида жестом потребовала еще вина. Я обвела взглядом трибуны: патриции о чем-то оживленно переговаривались в своих ложах. На верхних галереях плебеи энергично обмахивались веерами и звали разносчиков, торговавших хлебом и пивом. Император возлежал в своей ложе, опершись на локоть, и играл с преторианцами в кости. Утро стремительно переходило в день. Для кого-то оно, напротив, тянулось мучительно медленно.
Во время полуденного перерыва на арене занялись делами. Тела мертвых гладиаторов увезли на повозках, пятна крови присыпали свежим песком, стражники вывели шеренгу закованных в цепи людей. Рабы, преступники, пленники — все они были приговорены к смертной казни.
— Отец, можно мне еще вина? Ведь это особый случай!
Внизу, на арене, человек, стоявший во главе колонны закованных в железо пленников, удивленно моргнул, когда ему в руки сунули меч. Посмотрев непонимающим взглядом на оружие, он отшатнулся, но стражник подтолкнул пленника вперед. Тот устало повернулся и ударил мечом стоявшего позади него. Лезвие было тупым, и для того, чтобы нанести удар, требовались немалые усилия. Из-за гула голосов на трибунах я почти не слышала крика несчастного. Похоже, никто вокруг не обращал никакого внимания на то, что происходило в эти минуты на арене.
Стражники бесцеремонно разоружили первого пленника и передали меч следующему в колонне. Им оказалась женщина. Она убила мужчину, грубо вспоров ему горло. Ее разоружил и убил следующий раб, который тщетно пытался с первого раза вонзить меч ей в сердце. Потребовался десяток ударов зазубренным лезвием.
Я посмотрела на колонну закованных в цепи рабов. Примерно полтора десятка человек. Старые и молодые, мужчины и женщины, неотличимые друг от друга. Шаркающие ноги, согбенные спины. Лишь один, огромный мужчина, стоял, выпрямившись во весь рост, гордо расправив плечи, и растерянно разглядывал пространство арены. Даже с моего места мне были хорошо видны шрамы от ударов кнутом на его голой спине.
— Отец, когда же начнется поединок Беллерафона? Мне ужасно хочется увидеть, как он сразится с этим фракийцем…
Стражники вручили тупой меч человеку с исполосованной шрамами спиной. Он на мгновение поднял его закованными в цепи руками и крутанул над головой. Ему не пришлось долго махать мечом. Стоявшего перед ним пленника он убил с первого же удара. Я испуганно моргнула.
Стражник потянулся за мечом, но покрытый шрамами великан сделал шаг назад и вытянул перед собой меч. Стражник сделал нетерпеливый жест, требуя, чтобы раб вернул клинок, но тут начался настоящий ад.
— Отдай! — потребовал стражник.
Он стоял, широко расставив ноги на горячем песке и тяжело дыша. Солнце нещадно жгло его обнаженные плечи, огрубевшей кожей босых ступней он, казалось, ощущал каждую отдельную песчинку арены. Пот разъедал запястья и щиколотки под ржавыми обручами кандалов. Его руки как будто намертво приросли к рукоятке меча.
— Отдай меч! — приказал стражник. — Ты задерживаешь зрелище!
Он посмотрел на стражника тупым непонимающим взглядом.
— Отдай… мне… меч! — медленно повторил стражник и протянул руку. Приговоренный к смерти тут же отсек ее одним ударом. Стражник вскрикнул. Над освещенной солнцем ареной брызнул фонтан крови. Второй стражник бросился на помощь товарищу.
Он вот уже десять лет не держал в руках меч. Слишком долго, чтобы помнить, как им действовать. Но он вспомнил. Распаленное гневом, воспоминание это вернулось быстро — приятная тяжесть рукоятки, ощущение стали, врезающейся в человеческую плоть, застилающая взор черная ярость незримого демона, нашептывающего на ухо: «Убей их. Убей их всех!»
Второго стражника он встретил выпадом, исполненным дикой, необузданной радости. С глухим лязгом сошлись клинки. Чувствуя, как напрягся каждый его мускул, как, подобно доброму боевому луку, выгнулось тело, он ринулся на врага. Он увидел страх в глазах противника и ощутил на другом конце клинка собственную несокрушимую силу. Эти чванливые римляне в шлемах с плюмажем из крашеного конского волоса и сияющих доспехах даже не подозревали, что раб может быть настолько силен. Двумя новыми ударами он превратил стражника в груду кровавого мяса на песке арены.
К нему тотчас подскочили новые римляне в шлемах с плюмажами. Еще один стражник, корчась от нестерпимой боли в разрубленных сухожилиях, с воплем полетел на окровавленный песок.
