— Клянусь! — тускло произнесла та. Из холодного отупения ее вырвал громкий крик матери:
— Что ты наделала?!
Повернувшись к двери, она позвала мужа и слуг. Люси подняли, отстранив Эмили, и положили на кровать. Эмили сидела в луже крови, пока сестру пытались спасти. Не было сил сказать матери и отцу, что у Люси нет ни малейшего желания быть спасенной. Она хотела умереть, и ей это удалось…
— Ты должна отпустить ее, — сказала мать ласково, подходя и обнимая Эмили. — Люси любила тебя и хотела, чтобы ты была счастлива.
— Я счастлива, мама. — Эмили, нахмурясь, не отводила глаз от могилы.
— Ты можешь обмануть отца, но мать всегда знает, что у дочери на сердце.
Мать обняла Эмили за талию. Эмили подумала о последних словах Люси.
— Правда? А знаешь ли ты, что было на душе у Люси, когда она перерезала себе вены папиной бритвой?
Это было жестоко с ее стороны — задавать вопрос, ответ на который знала она одна. Матери ничего не было известно о тайне старшей дочери. Потрясенная услышанным, она издала какой-то невнятный звук и выпустила дочь из своих объятий. Это было самое меньшее, чего Эмили заслужила за подобный вопрос.
— Ты тоскуешь по Лондону, так ведь? — Голос матери стал суровым. Ей было неприятно напоминание о том, что Люси осталась одна, когда семья отступилась от нее. — Ты ищешь причины, чтобы не жить вместе с нами.
— Конечно нет, мама. — Она наклонилась и положила букет, который держала в руке, на могилу Люси. — Я мечтаю о том, чтобы мы жили все вместе в Лондоне. — Эмили слегка улыбнулась матери, однако та, похоже, не очень ей поверила.
— Но ты ведь избегала…
— Опять этот старый спор! — Эмили закатила глаза. — Сначала я была слишком мала для этого. Потом мне хотелось проводить время с подругами.
— В деревне! — простонала мать.
— Разве плохо иметь хороших друзей? — поддразнила ее Эмили, чтобы разрядить обстановку. — Кроме того, в этом году я увижу их в Лондоне. Вас это должно порадовать.
Мать слишком легко одержала победу в этом споре, и это ее насторожило.
— И ты будешь вместе с нами на всех праздниках, балах, вместе будем ходить в театры, музеи…
— И даже более того, — заверила ее Эмили.
— Ах! — Морщины на лбу матери разгладились. — Что ж, это чудесно. Твой отец будет очень рад видеть нас. — Мать хлопнула в ладоши. — Вот подожди, мы пройдемся по магазинам. Ты будешь в восторге от выбора и качества товаров.
Эмили не прерывала мать, пока та рассказывала о своих любимых магазинах. Она не покривила душой. В конце концов, ей действительно не терпелось попасть в Лондон. Отец и мать возлагали на нее большие надежды в этом году, и она надеялась, что получит удовольствие от всех развлечений, которые сулила столица. Тем не менее у нее было одно дело, о котором она не собиралась рассказывать родным. В Лондоне она намеревалась найти джентльмена, который погубил сестру, и пустить в ход все доступные ей средства, чтобы в полной мере отплатить ему.
Мало что могло испортить Фросту настроение. К сожалению, дама, написавшая записку, которую Фрост сжимал сейчас в руке, возглавляла список таких причин. Вдобавок ко всему, она не потрудилась прийти на встречу, о которой сама же просила. Так похоже на нее! Фрост пересек вестибюль отеля и вышел на улицу. Он поднял руку, щурясь от яркого солнечного света. Слишком поздно он вспомнил, что велел своему кебмену приехать за ним через час. Ругаясь вполголоса, он раздумывал, не вернуться ли в отель. Ведь существовала вероятность того, что его знакомая просто опоздала на встречу. Но он быстро отказался от этой мысли. Эта дама явно играла с ним в скверные игры. Если ей нужна его помощь, то она, черт возьми, могла и сама его найти! Он не имел ни малейшего желания слоняться по пустому вестибюлю в надежде ее увидеть. Слишком возмущенный, чтобы оставаться на месте, Фрост без всякой цели перешел на другую сторону улицы. Прогулка пойдет ему на пользу. Он сможет проветрить голову и немного успокоиться. Он не позволит ей испортить себе весь день. Те дни, когда он находился во власти ее прихотей, давно миновали, и она это знает.
Привычка — вторая натура. Отель был респектабельным, но находился не в самой престижной части города. Однако в это время суток прохожие и разносчики товаров заполонили всю улицу. По мостовой двигались всадники на лошадях, повозки и коляски. Поскольку Фрост избегал закоулков и тупиков, к нему никто не приставал, а если какому-нибудь дураку придет в голову разозлить его, он с ним разберется. С тростью в руке он неспешно прогуливался, разглядывая проезжающие мимо экипажи. Пожалуй, было глупо надеяться на то, что кебмен явится раньше времени. Легкий ветерок шевелил волосы, напоминая ему, что прогулки для него всегда были приятнее пребывания в душном помещении. Видимо, следовало считать несостоявшуюся встречу неожиданной удачей. Можно будет провести день гораздо приятнее. Пересекая маленький переулок, который улицей уж никак нельзя было назвать, он обернулся, услышав женский крик. На середине переулка завязалась драка, вокруг стали собираться зеваки. Судя по всему, ссорились несколько женщин и один мужчина. Граф был слишком далеко, чтобы расслышать слова, однако было ясно, что женщина в синем явно пришла в негодование.
«Тебя это не касается, Фрост!» В Лондоне каждый день происходили драки. Ревнивые соперники, кидающиеся друг на друга с кулаками, торговцы, скандалящие по поводу того, что кажется им нечестной конкуренцией, шлюхи, орущие на нерасплатившихся клиентов, — всего этого он навидался. Не было ни малейшей нужды вмешиваться в чужие дела. В этот момент мужчина схватил одну из женщин. Когда он попытался оттащить ее в сторону, другая женщина набросилась на него, размахивая закрытым зонтиком. Мужчина отшвырнул ее, продолжая куда-то тащить первую женщину. Фрост относился к подобным типам с глубоким презрением. Он направился к этой троице, испытывая некоторое раздражение оттого, что не нашлось ни одного мужчины, способного заступиться за женщин. Подойдя ближе, он сразу увидел, насколько эти две женщины разные. Женщина, которую мужчина тащил в сторону, была моложе. На ней было большое, не по размеру, платье, которое давно следовало выкинуть на помойку. Грубиян, хватая девушку, оторвал один рукав, а подол платья был в грязи. Вторая женщина явно была не из этих трущоб, хотя казалось, что она не боится испачкать руки. Ее белые перчатки, кружева, ткань, из которой было сшито ее синее платье, шляпка, ее грамотная речь, когда она отчитывала громилу, — все свидетельствовало о том, что дама принадлежит к высшему свету. Кроме того, она была рыжей — Фрост заметил несколько прядей, выбившихся из-под шляпки во время потасовки. А рыжие ему всегда нравились.
