Поппи испустила душераздирающий вопль. Лейтенант покачнулся вперед, Кларинда инстинктивно бросилась к нему, стараясь поддержать, чтобы тот не упал.
Но мгновением позже она увидела, что то самое длинное изогнутое лезвие вытащено из его спины и нацелено в их направлении. Окровавленное тело лейтенанта рухнуло на палубу, и подруги остались совсем одни перед полудюжиной мужчин, вооруженных пистолетами и кривыми турецкими саблями. Их тюрбаны и развевающиеся одеяния были уже перепачканы своей и чужой кровью.
Хрипло дыша, Кларинда попятилась, таща за собой парализованную страхом Поппи. Она бросила последний взгляд на злосчастного молоденького лейтенанта, но, заметив, как из уголка его рта струится ручеек крови, а глаза затуманились, поняла, что ему уже ничем не поможешь.
Прикрыв Поппи спиной, Кларинда потянулась к полям шляпки за своим единственным оружием. Выставив острием вперед шляпную булавку, украшенную жемчужинкой, она крикнула приближавшимся мужчинам:
— Держитесь от нас подальше, презренные мерзавцы! Или я проткну вас насквозь!
Даже если мужчины не поняли того, что она сказала, они отлично поняли значение ее смертоносного взгляда. Гигантских размеров мужчина, державший в руке окровавленную турецкую саблю, перевел взгляд с длинного искривленного лезвия на тонкую булавку, которую Кларинда сжимала в руке с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Его физиономия с кожей оливкового цвета расплылась в ухмылке, обнажившей несколько белоснежных зубов и один сверкающий золотой, вставленный в самом центре. Он запрокинул голову в приступе гомерического хохота. К нему сразу же присоединились другие мужчины, и стало ясно, что смеются они над Клариндой.
Звук его голоса напоминал гудение колокола. По-английски, как ни удивительно, он говорил не хуже, чем она.
— Жаль убивать такое своенравное создание. На рынке за нее можно получить хорошую цену. — Великан окинул ее с головы до пят оценивающим взглядом, и Кларинде показалось, будто она стоит голая и дрожащая на рынке рабов. — Найдется немало мужчин, готовых заплатить огромные деньги за одно лишь удовольствие сбить с нее гонор.
В это мгновение порывом ветра с головы Кларинды сорвало шляпку. Пряди ее волос, словно шелк пшеничного цвета, рассыпались по плечам.
Корсары одобрительно заохали и заахали. Один из них — с парой сломанных почерневших зубов во рту, с отвисшей челюстью и горящими от похоти глазами, — не утерпев, протянул руку. Однако прежде чем его пальцы с грязными ногтями успели прикоснуться к ее волосам, Кларинда вонзила шляпную булавку в мягкий участок руки между большим и указательным пальцами.
Пират, завопив, отдернул раненую руку и замахнулся, чтобы ударить ее. Гигант тут же уложил его плашмя на палубу, как будто отогнал назойливую мошку.
— Не распускай свои грязные ручонки, — пробасил гигант. — Я не хочу, чтобы на товаре остались следы.
Нежная улыбка, с которой он обернулся к Кларинде, казалась еще страшнее, чем его рычание. Лишившись своего единственного оружия, она снова попятилась от него, прикрывая спиной испуганную Поппи.
По дыханию Поппи она чувствовала, что та готова вот-вот разрыдаться.
— Вот если бы капитан сэр Эшли Берк был здесь! — простонала Поппи. — Я уверена, что такой человек спас бы нас!
Стоявшие полукругом пираты стали приближаться к ним. Их темные физиономии поблескивали от пота. Выражение их черных глаз было одновременно похотливым и кровожадным. В это время еще более яростный порыв ветра вырвал из онемевшей руки Кларинды изображение капитана Берка и унес его за корабельные перила.
— Это вечная проблема с героями, Поппи, — мрачно сказала Кларинда. — Их никогда нет там, где они нужнее всего.
— Ни одна женщина не стоит того, чтобы за нее умереть.
С таким девизом Эштону Берку удалось оставаться в живых в течение более чем девяти лет. За это время он научился увертываться от смертельных штыковых ударов, защищая интересы своей страны в Бирме. Стал увереннее держаться на ногах, когда продирался с помощью мачете в джунглях Индии, где воздух был таким тяжелым и густым, что казалось, будто это питон душит человека, выдавливая воздух из его легких до последней капли. Научился бесконечно долго скакать верхом по пустыням Северной Африки, когда его преследовали по пятам племена бедуинов, жаждущих его крови за каждый антикварный предмет, который ему удалось высвободить из их жадных рук.
К сожалению, у стрелкового отряда было иное мнение. Как и у разъяренного мужа, приказавшего казнить его.
Эштон взглянул на дюжину заряженных мушкетов, и ему вспомнились черные, как полночь, волосы, каскадом ниспадавшие по плечам, от которых пахло жасмином и миррой, манящие карие глаза, обведенные сурьмой, чтобы подчеркнуть их экзотический разрез, и соблазнительные губы, цветом напоминавшие корицу, а на вкус похожие на мед и спелые плоды померанцевого дерева.
Возможно, и стрелковый отряд, и муж были правы. Возможно, некоторые женщины действительно заслуживали того, чтобы умирать за них.
Но по иронии судьбы, подняв глаза к яростному солнцу пустыни, он увидел не эти экзотические глаза и соблазнительные губы. А вспомнил глаза цвета весеннего клевера и очертания верхней алой губы, такой же искушающе полной, как нижняя.
Запах тоже был другой. Чистый и нежный аромат ландыша, предвещающий близкую весну после последнего зимнего снегопада. Запах, который он категорически запрещал себе вспоминать, добровольно отправившись в ссылку. Это был запах Англии, запах дома… и ее аромат.
Он провел почти десять лет, тщательно избегая даже мысли о ней, но эта мысль, кажется, только и ждала того момента, когда он окажется беззащитным.
Губы его дрогнули в насмешливой улыбке, что заставило исполнителей его казни, ожидавших команды «Пли!», занервничать. Его репутация мастера дерзких побегов, очевидно, опередила его появление. По правде говоря, он сейчас не впервые встретился лицом к лицу со смертью. И, черт побери, даже перед расстрельным отрядом стоял не впервые.
Гортанный голос скомандовал что-то, звук одновременно взведенных курков дюжины мушкетов вывел его из мечтательного состояния.
Похоже, что ему даже не предложат покурить в последний раз и не дадут шанса примириться с Создателем. Он умрет здесь, в Марокко, как чужак, и некому будет даже уронить слезу, когда весть о его бесславной гибели дойдет до Англии. Его родители, конечно, будут разочарованы тем, что сын не оправдал их надежд, а его старший брат отнесется к скандалу со своим обычным стоицизмом.
