флаг, празднуя победу, женщина, что беспрестанно клялась в любви к своей стране, вовсе не была патриоткой.
Ее бабушка – лгунья, лицемер и предатель.
Ее бабушка – пособница фашистов.
Софи
ВЕЛЮНЬ, ПОЛЬША, 31 августа 1939 года
Первый раз Софи Сеймур назвали странной, когда ей было восемь лет.
Случилось это на празднике в честь дня рождения одноклассницы Элоизы Постлвейт, где она оказалась лишь по приглашению матери именинницы вместе со всем классом летней воскресной школы. Праздник был целым событием: девочки в нарядных платьях с оборками, угощение с сытными пирожными и холодным чаем, и игры, такие скучные, просто тоска зеленая.
Никто не заметил, как Софи тайком улизнула от шумной суеты игроков в «музыкальные стулья» и «передай пакет» и направилась в расположенную на первом этаже библиотеку.
Библиотека Постлвейтов, как и сам особняк, производила неизгладимое впечатление: блаженная тишина, мягкий полуденный свет. Здесь Софи обнаружила учебник латыни, наверняка сохранившийся со времен учебы Постлвейта в Итоне. Восьмилетняя Софи уже хорошо владела французским, испанским и итальянским, хотя с латынью, от которой произошли эти языки, была незнакома. Учебник ее сразу заинтересовал, и она зачиталась в укромном уголке.
Увлекшись новым занятием вдали от остальных, она не заметила, что ее хватились, не представляла, какой поднялся переполох, когда наконец стало ясно, что восьмилетняя девочка пропала, а когда первые поиски ничего не дали, возникло зловещее опасение, что она могла упасть в какой-нибудь пруд в усадьбе и утонуть.
О происходящем Софи догадалась только через час, когда сбившаяся с ног миссис Постлвейт обнаружила ее в библиотеке и в ярости от пережитого потрясения рывком подняла на ноги и выхватила из рук учебник.
– Да что с тобой такое? – потребовала она объяснений, багровея лицом, резко выделяющимся на фоне модной прически, ничуть не пострадавшей при поисках.
– Ничего, – растерялась Софи, не понимая, в чем дело.
– Ты зачем сбежала?
– Голова заболела от шума, – вежливо объяснила Софи.
– Ты испортила Элоизе праздник, – зашипела женщина. – Все пропало.
– Не понимаю.
– Тебя все обыскались. Думали, утонула.
Софи покачала головой.
– Я умею плавать, – попыталась она успокоить хозяйку. – Мама нас с братом одних не отпускала, пока мы не научились.
– Лучше бы объяснила, что воровать нехорошо. То есть брать чужое без спросу, – с отвращением поджала губы женщина.
– Я не воровала, – возразила Софи. – Просто читала. А потом поставила бы на место.
– Ах ты врунья, – взглянув на учебник латыни, фыркнула миссис Постлвейт. – Ты же такое читать не умеешь.
– Умею.
От такого оскорбления, впервые услышанного из уст взрослого, у Софи защемило в груди.
– Это же просто латынь, – пыталась объяснить она. – Сначала основы грамматики в таблицах, потом построение предложений. Не так уж и трудно. Хотите покажу?
– Я не нуждаюсь в твоих объяснениях. Я и так свое место знаю. Вот и ты свое знай.
Миссис Постлвейт пристально уставилась на Софи, но та не опустила глаз.
– Ну и странное создание, – холодно и твердо, как бриллианты, висевшие у нее на шее, заявила женщина. – Никто на тебя не позарится. Что-то с тобой не так.
После того разговора прошло тринадцать лет, но в память он врезался навсегда.
– По-твоему, я ненормальная? – спросила Софи, глядя в потолок.
Петр заворочался у нее под боком, оторвал взлохмаченную темноволосую голову от подушки и, подперев щеку рукой, воззрился на супругу озорными, цвета Балтийского моря, глазами.
– Это что, вопрос на засыпку? Экзамен для новоиспеченных мужей?
– Тоже мне, остряк нашелся.
– Сама начала приставать с такими вопросами, – он протянул руку и погладил ее по голому плечу. – Жалеешь, что ли?
– Жалею, что мы столько тянули.
– Ты прямо мысли читаешь, – улыбаясь согласился Петр Ковальский. – Знал бы, что согласишься, сразу бы предложение сделал, в тот же день, когда ты меня своим великом переехала.
– Не было такого. Я же успела свернуть, так что в основном дереву досталось.
– Нет, ты меня нарочно сбила. Просто не утерпела, – поддразнил он.
– Да я на работу опаздывала. И, чтоб ты знал, изо всех сил старалась в тебя не влюбиться.
– Гм, – Петр наклонился и поцеловал с такой страстью, что у нее замерло сердце. – Куда уж тебе со мной тягаться.
Софи смогла только кивнуть – он был прав. Когда по рассеянности из-за спешки она сбила его с ног, на любимом была зеленовато-коричневая форма польского офицера кавалериста, и он не вскипел и не осыпал ее проклятиями. Напротив, осторожно помог подняться на ноги. Чулки были испорчены безвозвратно, саднила поцарапанная коленка, из разбитой губы шла кровь.
Он ловко поставил велосипед на колеса и с обеспокоенным видом обернулся.
Пораженная его добротой и невероятно яркими голубыми глазами, она, как последняя дурочка, начала лепетать какие-то извинения, мямлить про посольство, куда ей нужно поскорее вернуться. А он просто смочил из фляжки носовой платок и с такой нежностью вытер кровь с ее губы, что она чуть не разрыдалась, вскарабкалась на велосипед и что есть мочи пустилась наутек. И, лишь добравшись до посольства, обнаружила в руке его скомканный окровавленный платок.
Сгорая со стыда, она заперлась в уборной и кое-как привела себя в порядок. Здравый смысл подсказывал, что новая встреча с тем любезным голубоглазым офицером ей не светит, но при этой мысли вместо облегчения ее охватила глубокая тоска.
– Почему ты тогда пришел? – вдруг вырвалось у нее. – В посольство?
– Потому что удивительная прекрасная блондинка, что рассыпалась в извинениях как минимум на четырех языках, украла мой последний платок, и я решил его вернуть.
– И явился с цветами.
– Потому что сердце она тоже украла. Хоть мне и не удалось его вернуть, я об этом не жалею. Оно твое навсегда, moja kochana [2].
Софи взглянула на свадебное кольцо на пальце. В косых лучах солнца, начинающего садиться над крышами и шпилями, рубин и крошечные жемчужины переливались яркими искорками.
– Знаешь, Петр Ковальский, ты просто неисправимый романтик.
– Каюсь, – сверкнул он лукавой ухмылкой. – За это ты меня и любишь.
– Я тебя люблю за доброту, храбрость и порядочность. А еще за терпение, нежность и ум.
– А как же красота?
– Ты самый красивый мужчина на свете, – улыбнулась Софи.
– Само собой. Ну давай, продолжай. А еще за что любишь?
– Ты просто напрашиваешься на комплименты.
– Да, а потом твоя очередь. Обещаю, в долгу не останусь.
Софи рассмеялась и добавила уже серьезно:
– Помнишь, как я рассказала, что хочу стать профессором языкознания в Оксфорде, а ты только спросил, почему до сих пор не подала документы? И где мы будем жить. За это и люблю.
– Совершенно
