В действительности же Кэтрин с дочерью вполне неплохо устроились в Швейцарии. Гейб оставался с ней во время беременности и почти год после рождения ребенка. Теперь, посчитав свой долг в отношении Кэтрин выполненным, он вернулся на родину, по которой тосковал безмерно.
Наверное, куда разумнее было бы сразу ехать к себе домой, в Челкотт. В Лондоне следовало бы показаться, когда скандал будет забыт. Впрочем, наивно полагать, что такое возможно. Покажись Гейб в столице хоть через десять лет после произошедшего, он все равно стал бы объектом сплетен. Так что чем раньше, тем лучше.
Граф был не из тех, кто стремится обойти острые углы. И он не слишком переживал из-за того, что о нем говорят и думают окружающие. Гейб был слишком горд, чтобы показать, что он чувствует на самом деле. Ни разу он не сделал попытки разуверить общество в его мнении. Да и едва ли стоило оправдываться и объяснять, что он не имел любовной связи с собственной мачехой и уж тем более не он отец ее ребенка. Он просто увез Кэтрин, с которой был дружен, подальше от гнева отца, после того как она призналась, что беременна. Гейб опасался, что отец нанесет какой-нибудь вред Кэтрин и ее еще не родившемуся ребенку или открыто откажется от отцовства и тем самым разрушит жизнь женщине. Старый граф не сделал ни того ни другого, но слухи поползли по Лондону и, когда Гейб с мачехой отправились на континент, расцвели пышным цветом, тем более что состояние Кэтрин стало для всех очевидным.
Гейб посчитал за лучшее оставить публику при своем мнении. Кэтрин призналась, кто отец ребенка, лишь когда он устроил ее в Швейцарии и все мнимые и действительные опасности остались позади.
Наверное, стоило вернуться в Англию и убить негодяя. Гейб не раз думал об этом с тех пор, как узнал правду. Но Кэтрин винила во всем только себя. Она влюбилась в человека, который оказался на редкость беззаботным или, вернее, безразличным к судьбе своей возлюбленной. Как иначе объяснить, что он был так беспечен по отношению к замужней женщине, зная о том, что муж не спит с ней? Может, он полюбил Кэтрин и решил связать с ней жизнь? Но нет, как только любовница сообщила ему о готовящемся событии, он стал появляться у нее все реже, пока не исчез совсем, опасаясь быть изобличенным.
Итак, граф Торнхилл вернулся на родину. Вернулся через пятнадцать месяцев после смерти отца, когда ребенку Кэтрин почти исполнился год. Малышке дали фамилию отца Гейба, несмотря на то что ни у кого не оставалось сомнений в том, что старый граф не имел к ее рождению никакого отношения.
Гейб вернулся, сунув голову прямо в пасть льва, для того чтобы поглазеть на британских красоток, свезенных в Лондон со всех концов страны. И среди родителей этих красавиц нашлось бы немало готовых затоптать беднягу Гейба лишь за то, что он улыбнулся или кивнул их драгоценной дочке, не говоря уже о том, что он представляет какую-либо из них обнаженной в своей постели и видит ее длинные стройные ножки, переплетенные с его ногами в порыве страсти. Гейб невесело усмехнулся.
– Завтра, Берти, если погода не подведет, мы отправимся на прогулку в парк. И завтра, Берти, я собираюсь уведомить некоторых из тех, кто прислал мне приглашения, о своем непременном присутствии. Да-да, Берти, не удивляйся. Я получил удивительно большое, учитывая обстоятельства, количество приглашений. Полагаю, мой новый статус, как ты заметил, и, что еще более важно, мое новое финансовое положение заставило многих закрыть глаза на мой моральный облик.
– Ты будешь гвоздем программы, – весело заметил сэр Альберт. – Народ слетится поглазеть на тебя уже ради того, чтобы воочию убедиться, что у тебя не растут рожки и под шелковыми носками и бальными туфлями не прячутся раздвоенные копыта. Вот уж, действительно, ирония судьбы: Габриэль – раздвоенное копыто [1].
Альберт рассмеялся собственной шутке.
«Интересно, как эти рыжие кудри будут смотреться без шляпки, – размышлял между тем Гейб, – к тому же при свете тысяч ярких свечей? Удастся ли это выяснить? Удастся ли подойти к ней поближе, чтобы разглядеть получше?»
Гейб обернулся, но рыжеволосая красавица и блондинка уже скрылись из виду.
* * *
– Ну вот, – удовлетворенно заметила Саманта, кокетливо поигрывая зонтиком, – на нас, кажется, уже обращают внимание, Дженни. Ты знаешь, мне показалось, что мы им понравились, и даже весьма. Интересно, кто они такие? Нам ведь скоро предстоит это выяснить, не так ли?
– Скорее всего, – ответила Дженнифер, – они принадлежат к нашему кругу. Да и как можно тобой не восхищаться? Все джентльмены дома, насколько я помню, были от тебя в восторге. Отчего же лондонским господам иметь другое мнение?
Саманта вздохнула.
– Хотела бы я, чтобы мы выглядели не так провинциально. Было бы хорошо, если бы кое-что из нарядов, для пошива которых с нас вчера сняли мерки, было готово уже сегодня. Тетя Агги все-таки душка, какой бы чопорной и несносной она ни выглядела, если настояла на том, чтобы нам заказали столько новых платьев! Правда же? Я бы ее обняла и расцеловала, да только она этого все равно не поймет. Интересно, дядя Перси хоть раз ее… Впрочем, не важно. – Саманта рассмеялась, добавив:
– К следующей неделе, надеюсь, прогулочные платья, из той голубой ткани, такой красивой – помнишь? – будут готовы.
– Не знаю, – с сомнением проговорила Дженнифер, – прилично ли этим господам было с нами заговаривать. По-моему, было бы более вежливо с их стороны только приподнять шляпы и проехать мимо.
Саманта снова засмеялась.
– Тот темненький был очень ничего. Пожалуй, не хуже лорда Керзи, хотя и совсем на другой манер. Но мне больше по душе пришелся его компаньон. Он так сладко улыбался и не был похож на черта, как тот, смуглый.
Дженнифер не стала бы утверждать, что темноволосый господин был так же красив, как Лайонел. Слишком уж он был черен и смугл, да и вел себя чересчур дерзко. Его глаза буквально пронзали ее насквозь. Казалось, он не только раздел ее взглядом, но и добрался до самой души. К тому же он смотрел только на нее все время разговора, даже не пытаясь делать вид, что делит свое внимание поровну между ней и Самантой, что, с точки зрения Дженнифер, было проявлением если не бесстыдства, то невежливости. Наверное, они встретили одного из тех беспутников, о которых в городе ходили самые неприличные слухи.
– Да уж, – медленно проговорила Дженнифер, – он и впрямь похож на черта. В той же мере, в какой лорд Керзи напоминает ангела. Ты совершенно верно отметила, Саманта, что они – полная противоположность друг другу. Этот господин имеет внешность Люцифера, тогда как Керзи – ангела.