Она на мгновение задумалась: не считала ли старая дева тетя Аида всех мужчин подобными своему зятю?
Не то чтобы она говорила что-то плохое о Мэдисоне Девите или о каком-нибудь другом мужчине. Она никогда не говорила и ничего хорошего. Байрони постаралась снова сосредоточить блуждавшее внимание на Габриеле, который теперь говорил о своей матери.
Донья Карлота, улыбчивая, веселая женщина, пухлая и любящая, обожала разыгрывать отца Габриеля. Его жизнерадостные братья выполняли тяжелую работу на ранчо Лос-Пинос, а младшая сестра Бланка была болезненной, избалованной красивой девочкой.
Габриель рассказывал о прошедших рождественских праздниках, когда Байрони внезапно вскочила.
— О Боже! Скоро стемнеет. Мой отец.., я должна ехать, Габриель. — Байрони сотрясала дрожь.
— Я провожу вас до дома, Байрони, — предложил Габриель, помогая ей подняться в седло.
— Нет.
Она почувствовала, как по телу потекли струйки пота от страха.
— Ну разумеется, провожу, — спокойно проговорил он и остановил своего жеребца рядом с ее кобылой.
Она уедет от него до того, как они приблизятся к дому. В голове Байрони крутились мысли о том, что она солжет, если их увидит отец. Заметив вдалеке огни, она ударила каблуками в бока Колючки.
— До свидания, Габриель! — крикнула она и обернулась, чтобы помахать ему рукой.
— Осторожно!
Предостережение дошло до ее сознания лишь после того, как ее выбил из седла сук дерева, на который она наткнулась оглянувшись. Байрони упала на спину и несколько мгновений не могла дышать. Спрыгнувший с жеребца Габриель опустился рядом с нею на колени.
— Все в порядке, — выдохнула она. — Получилось так глупо…
— Уверены, что все в порядке? — переспросил он и обхватил ее руками, помогая подняться на ноги.
— Да, да, — торопливо подтвердила она, высвобождаясь из рук Габриеля. — Я должна ехать домой.
— Querida <Любимая (исп.).>, позвольте мне помочь вам.
Она не расслышала его ласкового обращения, зато увидела стоявших перед домом брата с отцом, попыхивавших сигарами.
— Пожалуйста, уезжайте, — сказала она Габриелю, взявшись за луку седла.
— Хорошо, — отозвался он. — Скоро увидимся, Байрони. он развернулся и уехал, пустив лошадь галопом.
Байрони глубоко вздохнула и направила Колючку к небольшой конюшне. Она нехотя слезла с лошади и занялась успокаивающим нервы делом — чисткой кобылы. Она почти закончила, когда увидела в узком проеме двери конюшни отца.
— Стало быть, — чеканно заговорил он, растягивая слова, — ты окончательно решила оставить своего любовника, а, девочка?
Она уставилась на отца, не понимая смысла его слов.
— Богатого смазливого Габриеля де Неве, — добавил он и сплюнул в кучу старой соломы.
— Он просто приятель, — возразила она, чувствуя, как быстрее забилось сердце, подгоняемое страхом. — Всего лишь приятель. Я встретилась с ним три месяца назад в Сан-Диего.
— И этот красавчик по-приятельски рвет на тебе рубашку, дочка? Тебе так нравится лежать на спине?
Она взглянула на разорванную у плеча рубашку.
— Я упала с лошади, только и всего. Наткнулась на толстую ветку, и она сбила меня на землю.
— Не лги! Ты мерзкая потаскушка! Я заставлю тебя жалеть о том, что…
— Я жалею о том, что вы мой отец! — выкрикнула она ему в лицо. — Боже, как я вас ненавижу! У вас грязный ум…
Он рванулся к ней, но от двери послышался голос Чарли:
— Не надо, отец. Погоди, оставь ее в покое и послушай меня.
Байрони недоуменно заморгала. Помощь от брата?
Поистине мир перевернулся с ног на голову. К ее удивлению, отец, бросив на нее взгляд, полный злобы, повернулся к сыну.
— Выйди-ка на минутку, отец, — позвал Чарли. — Клянусь, это очень важно.
— А ты, девочка, — он плюнул в сторону Байрони, — ступай в дом да подмойся! Я займусь тобою позднее!
* * *
Луис, один из пастухов дона Хоакина де Неве, сообщил ему, что его хочет видеть сеньор Девит. Дон Хоакин нахмурился и захлопнул гроссбух, лежавший перед ним на письменном столе. Что понадобилось этому нелепому человеку? — недоумевал он. Ему пока не случалось в чем-то отказывать Девиту, хотя он и презирал его. Он поднялся из кресла, высокий, с квадратными плечами и исполненный чувства собственного достоинства. Он смотрел на Мэдисона Девита, разъяренным быком ворвавшегося в его тихий кабинет.
— Сеньор Девит, — заговорил он подчеркнуто вежливо, — чем могу служить?
Эти заносчивые калифорнийские аристократы всегда сбивали Девита с толку. Он ненавидел их — они постоянно заставляли его чувствовать свою неполноценность, незначительность, сознавать, что он представлял собою нечто такое, что им волей-неволей приходилось терпеть.
— Я хочу поговорить с вами о вашем сыне, — проговорил он, двигаясь прямо на хозяина дома.
— О котором из сыновей? — спросил дон Хоакин.
Грязные, злобные слова застряли в глотке Мэдисона Девита. Оглядывая великолепную дорогую мебель в кабинете, он ощутил, как в нем закипают алчность и зависть, но с трудом умерил свой тон.
— О вашем сыне Габриеле, — уточнил Девит. — Парень испортил мою дочь. Изнасиловал ее. И я требую возмещения, сеньор. Требую!
Дон Хоакин не выказал ни малейших признаков волнения.
— В самом деле? — переспросил он, с интересом выгнув дугой черную бровь.
— Да, он взял ее вчера. Я видел его с моей дочерью. У нее была разорвана одежда. Он опозорил ее и нашу семью.
«Ах, Габриель, — подумал раздосадованный дон Хоакин. — Этого, мой сын, я допустить не могу». Он и не подумал сказать Девиту о том, что сын откровенно рассказал ему обо всем, что произошло накануне вечером. Он понимал, что обязан защитить свою семью и ее незапятнанное имя. Не стал он и доказывать этой жалкой твари, что его сын ни в чем не виноват. В любом случае это не привело бы ни к чему хорошему.
— Я требую заключения брака, сеньор!
Дон Хоакин мимоходом подумал, правда ли все те отвратительные вещи, которые ему довелось слышать об этом человеке с тяжелой челюстью. Что ж, он ничем не может помочь бедной девушке.
— О браке не может быть и речи, сеньор Девит, — спокойно проговорил он. — Утром мой сын надолго уехал к нашим родственникам в Испанию. — Он помолчал, понимая, что, возможно, мог бы уберечь оклеветанную девушку от ярости отца. — Однако я согласен вручить вам компенсацию. — Он выдвинул ящик стола, повернул ключ в замке сейфа и отсчитал пять сотен долларов.
Он вручил деньги Девиту. И почувствовал оцепенение, глядя на то, как тот, стоя перед ним, пересчитывал банкноты.
— Этого мало, — заявил Мэдисон Девит. — Речь идет о чести моей дочери. Он испортил ее. Кто теперь захочет на ней жениться?
