– Да. – Гунна прикусила нижнюю изуродованную губу. – Ну, скажу я тебе, это конец.
– Нет, меня просто удивляет, почему он так долго ждал. – Фиа встала, ее черные юбки зашуршали. – Его адвокаты были здесь четыре месяца назад. Кей, Кора, пожалуйста, побудьте здесь с Гунной. – Фиа скрылась в глубине дома.
Гунна чуть замешкалась и строго посмотрела на детей. Кора закрыла рот и поспешила вернуться к вышиванию.
– Побудьте здесь, если хотите лечь спать без шлепков, – предупредила детей Гунна и поспешила за Фиа.
– На кухню, – сказала Кора, вскакивая.
– Кора, пожалуйста, не будь ребенком, – возразил Кей, – ты же не собираешься подслушивать, это так по-детски. Да и потом скоро обед. На кухне наверняка много народу, гремят сковородки. Мы ничего не услышим.
Кора кисло посмотрела на него и убежала. Кей выждал несколько минут, затем поднялся. Конечно, нельзя показывать сестре дурной пример, но ведь речь идет о его мачехе, и он должен выяснить, что так расстроило Фиа. Он быстро прошел через холл, мимо лестницы для прислуги, по пути в столовой из буфета прихватил стеклянный кубок. Кубок напомнил ему об отце, и мальчика на секунду охватила грусть.
Отец умер пять месяцев назад, объевшись столь любимыми им пудингами. Так, во всяком случае, сказали детям. Да и неудивительно. Последний раз, когда отец навещал Брамбл-Хаус, вид у него был как у призового быка – красный, огромный, он, казалось, вот-вот лопнет.
Кею стало грустно, когда он вспомнил отца. Пока отец жил в Брамбл-Хаусе, он был крепким, мощным мужчиной, таким же, как его поместье. Но Кей отбросил грусть. Сейчас происходит что-то важное. И хотя все годы, пока Фиа жила здесь, они никогда не говорили о лорде Карре, отцу пришлось дорого заплатить за свою оплошность.
В редкие наезды домой отец не закрывал рта, рассказывая о своем друге лорде Рональде Меррике. Фиа не очень нравились эти рассказы. Лицо ее напрягалось, глаза становились непроницаемыми, как только упоминалось имя лорда Карра. Отец, правда, не замечал этого, но он никогда не отличался особой наблюдательностью.
Наверху Кей опустился на колени, приложил кубок вверх ножкой к деревянным доскам пола. Он выбрал наиболее удобное место и начал слушать. Низкий грудной голос Фиа можно было легко разобрать через стекло.
– Удивляюсь, что ты не разделался с ним сразу же.
– Все это тебе на руку, дорогая. Надеюсь, что я оказался более осмотрительным человеком. Если бы я поступил так, как ты сейчас сказала, ты унаследовала бы огромное состояние и стала бы совершенно независимой. О да, Фиа! Я разгадал твой план с самого начала, как только услышал, что ты сбежала.
– Но ты забываешь о детях, – голос Фиа слегка дрожал, – они его наследники.
Лорд Карр рассмеялся:
– Тебе известно так же хорошо, как и мне, что если бы Макфарлен умер вскоре после вашей женитьбы, ты стала бы управлять поместьем до полного совершеннолетия мальчика. Насколько мне известно, когда ты выходила за него замуж, то о детях ничего не знала, не так ли?
– М-м-м...
– Понимаю, как тебя раздосадовало это открытие. Хотел бы я быть маленькой мушкой на стене, когда это происходило. – Последовало молчание. Кей услышал тяжелые медленные шаги лорда Карра. Когда тот заговорил снова, он стоял прямо под Кеем. Говорил Карр очень тихо, и с большим трудом можно было разобрать лишь отдельные фразы. – Верил, что у тебя хватит воображения... Уверен, что когда ты выходила замуж, у тебя уже был план избавиться от этих...
Послышался голос Фиа, холодный и ровный:
– Зачем ты приехал? Ты уже присылал своих адвокатов.
– Я знаю все, что они сказали тебе, – проговорил лорд Карр. – Но я не хотел лишать себя удовольствия повторить все это тебе в лицо.
Кей не расслышал ответа Фиа, он разобрал лишь последнее слово.
– Сколько?
– Все, дорогая, все до конца. – Последовала длинная пауза, после чего Фиа пробормотала что-то совсем неслышно. – Мне кажется, ты должна быть счастлива не меньше меня, – произнес лорд Карр. – Макфарлен был бы просто счастлив поручиться за меня, он был рад, что я принял все его векселя в залог. И, по-моему... – Карр на мгновение замолк, – он считал это доказательством нашей дружбы.
– Ты подружился с ним только ради одной цели, – теперь голос Фиа звучал очень четко, – мстить мне.
– Ты ошибаешься, моя дорогая, очень ошибаешься. Мы с тобой так похожи, ты и я. Я бы не стал тратить силы, чтобы отомстить тебе, дорогая дочь. Разве это не доказательство моего отцовского внимания?
Фиа промолчала. Молчание в нижнем помещении становилось все более напряженным. Кей чувствовал эмоции, которые исходили из комнаты внизу. Юноша не до конца понимал, о чем идет речь, но интуиция подсказывала ему, что происходит что-то нехорошее. Он собирался уже подняться, когда опять услышал голос Фиа.
– Так что же ты хочешь?
– Ничего особенного, просто хочу, чтобы ты выполнила ту роль, для которой я тебя готовил с самого рождения, роль, которую ты должна была выполнить пять лет назад и от которой ты так успешно сбежала со своим шотландским муженьком, роль, для которой ты была рождена. – Что-то тяжелое упало на пол внизу. – Что это, Фиа? Чувствую, дорогая, ты совсем размякла в этом забытом Богом поместье. Но зачем же так? Нет, это не в моем вкусе. Но я вижу, тебе здесь нравится. Что ж, можешь так и продолжать. Я разрешу тебе, но ты должна выполнить мои желания. – Фиа что-то ответила, но слова были неразборчивы. – Ну что ж, – отозвался Карр, – прежде всего ты должна поехать со мной в Лондон.
Ария закончилась. Когда полноватый итальянский певец поклонился и к нему на сцене присоединился импресарио, зал взорвался аплодисментами. Сразу за этим публика загудела разговорами. Дамы с кавалерами покидали места и выходили в фойе.
Капитан Томас Донн остался на месте. Рядом с ним сидели его друзья – Эдвард Робинсон, для своих Робби, и Френсис Джонстон. Они с ленивым видом остались сидеть, а юный Пип Лейтон встал и начал жадно разглядывать окружающих.
Томас встретил Пипа и его сестру Сару на ассамблее, куда привел его друг и компаньон по делам Джеймс Бартон. Обычно Томас старался не посещать подобные светские мероприятия, но так как его кораблю требовалось несколько недель для ремонта, у него было много свободного времени. Несколько дней он наслаждался обществом мисс Лейтон, а потом понял, что у нее на него более дальние виды, нежели просто дружба.
Он не мог предложить свое имя ни одной английской леди, и вовсе не потому, что не хотел. Нет, ему очень хотелось, чтобы у него с кем-то были такие же отношения, как у Джеймса с его милой Амелией, до того как она умерла в прошлом году. Но он не мог дать свое имя ни одной женщине потому, что у него не было имени. Он был осужден и депортирован как якобитский предатель и вернулся сюда под чужим именем. Никто не знал, что на самом деле он Томас Фицджеральд Макларен. Об этом не знает даже его компаньон Джеймс Бартон.
