Саламанка, Испания
Близилась полночь. Сидя на армейской койке, майор Эдвард Блэкторн при свече перечитывал письмо с соболезнованиями, недавно полученное от Джулии. Буквы кое-где расплылись – вероятно, она не раз плакала, пока писала. Да и у Эдварда сердце до сих пор сжималось от тоски при воспоминании о смерти Джорджа. В письме он не рассказал Джулии всей правды о том дне; на самом деле все было гораздо страшнее.
Одной рукой он сжимал тогда исхудалые пальцы брата, другой стирал пот со своего лба. Узнав о болезни Джорджа, жена одного из офицеров сунула Эдварду в руку надушенный платок, который пришелся очень кстати: в госпитале Эдвард не расставался с ним ни на минуту.
Под горячим испанским солнцем полог палатки, в которой располагался полевой госпиталь, накалился так, что невозможно было притронуться. Над рядами притиснутых друг к другу коек стоял тяжелый запах гнили и человеческих испражнений: здесь лежали больные гангреной и дизентерией. Когда к горлу подступала тошнота, Эдвард подносил к носу пропитанный розовым ароматом платок, и на время ему становилось немного легче.
Джорджа лихорадило, он то терял сознание, то снова приходил в себя. Из него уже выходила одна кровавая жижа. Эдвард глядел в любимое лицо брата, обезображенное смертельным недугом. Разве в детстве, бегая по зеленым холмам, он мог предугадать такой конец? Проклятая болезнь превратила Джорджа, когда-то самого крепкого из братьев, в страшную тень.
Из их большой когда-то семьи в живых остались только они с Джорджем, и вот Джордж тоже умирал. Всех – отца, мать, Стивена и Джорджа – погубила война с Бонапартом. Стивен пал три года назад в Талаверском сражении. Родители погибли еще раньше, в конце прошлого столетия.
Побелевшие пальцы Джорджа под рукой Эдварда слабо шевельнулись. Эдвард отнял ото рта платок и всмотрелся в лицо брата. Оно было на удивление спокойно.
– Скажи… – прошептал Джордж, – верно ли, что Веллингтон, когда отдавал приказ о наступлении… не доел жареного цыпленка? – Дыхание со свистом вырывалось из его груди.
Эдвард улыбнулся сквозь слезы. Больше всего ему будет недоставать насмешливого острого ума Джорджа.
– Так говорят, – отвечал он. – Мне рассказывали, будто он сидел за столом и ел с отменным аппетитом, но посреди трапезы вдруг отбросил цыплячью ножку, схватился за подзорную трубу и, увидав брешь в переднем эшелоне французов, сказал: «Вот и славно». В тот же час его адъютанты поскакали с пакетами по всем дивизиям – и вот мы здесь.
Джордж сжал его руку.
– Поддайте французам чертей… за меня, – прошептал он, и его последний вздох растаял в смраде полевого госпиталя.
Теперь, сидя на своей койке с бокалом мадеры и письмом Джулии в руках, Эдвард как бы снова прощался с братом и не сдерживал струящихся по щекам слез. Наконец он отставил бокал и вытер слезы. Он будет драться с проклятым корсиканцем, пока не победит – или не ляжет сам бездыханным на поле брани.
Пока спала я, жизнь была
Мне снилось: жизнь
моя прекрасна.
Ах, пробудилась я напрасно.
То был лишь сон.
Эллен Стугрис Хупер
Бат, Англия
Июнь, 1814
Джулия стояла у входа в бальную залу городского Дома балов и собраний на Алфред-стрит. Щеки ее пылали. Чувствуя, как влажная нижняя рубашка липнет к ногам, она чуть не сгорала со стыда. Неужто это она, Джулия Вердель, могла опуститься так низко?
Но что еще оставалось делать? – тут же возразила она самой себе. Лорд Питер Лонгтон оказался весьма сдержанным ухажером и проявлял не большую пылкость натуры, чем разомлевший на солнышке ленивый кот. Пришлось сбрызнуть сорочку водой, чтобы легкое, полупрозрачное бальное платье из белого муслина с превосходным брюссельским кружевом соблазнительнее обрисовывало бедра. Она даже слегка нарумянила губы и щеки: может быть, хоть эти маленькие хитрости проймут сердце его милости.
Пока распорядитель бала вел графиню Ховарт на первый менуэт, Джулия с горечью думала о своих румянах и о мокрой сорочке и с еще большей горечью о том, что заставило ее сегодня забыть достоинство и приличия.
Лорд Питер был вторым сыном маркиза Тревонанса. Именно на нем Джулия остановила свой выбор. Они идеально подходили друг другу по рождению и воспитанию, он был хорош собою и благодаря немалому состоянию своего отца считался завидным женихом даже по самым строгим меркам. Но более всего Джулию интересовали его обширные связи, которые могли сослужить хорошую службу ее сестрам – Элизабет, Каролине и Аннабелле.
Лорд Питер находился в Бате вот уже два месяца и все это время оказывал Джулии бесчисленные знаки внимания, однако дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Два месяца – срок немалый, Джулия понимала это слишком хорошо. Если ухажеру не хватило этого времени, чтобы сделать девушке предложение, значит, скоро его благосклонный взор, привлеченный игрой какого-нибудь новомодного расписного веера, обратится к следующему хорошенькому личику с ямочками на щеках.
Сегодня она намеревалась кокетничать с ним напропалую, увлечь его и, если удастся, покорить. Тянуть дальше было невозможно: время уже работало против нее. Внезапно Джулия часто заморгала, отгоняя подступившие к глазам слезы бессилия. Не так, не с таким холодным сердцем она хотела бы входить в эту залу.
– Джулия, я его не вижу, – шепнула Элизабет, прикрываясь бледно-голубым кружевным веером. Элизабет только сегодня узнала о намерениях Джулии относительно лорда Питера и очень огорчилась. – Он ведь как будто обещал тебе быть сегодня на балу?
– Обещал, – шепотом отвечала Джулия и добавила, заметив укор в голубых глазах сестры: – И не смотри на меня так. Обещал – значит будет.
– Отчего же? Вчера утром на водах его не было, а, если память мне не изменяет, он тогда тоже обещал приехать к восьми часам.
Джулия подавила досадливый вздох.
– Я не сомневаюсь, что у него были на то веские причины.
– Между прочим, он мог бы прислать записку в Хатерлей с указанием этих причин, – заметила Элизабет.
Возразить было нечего, и Джулии стало совсем грустно.
– Что ж, – призналась она наконец. – Положим, лорд Питер не самый обязательный кавалер на свете. Но я буду тебе очень благодарна, если ты перестанешь мне без конца об этом напоминать.
Элизабет улыбнулась – совсем как мама, – и Джулии ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.
– Извини, Джулия, я не хотела. – Она посерьезнела. – Но скажи мне, так ли уж тебе необходимо за него выходить?
Джулия почувствовала, что ее щеки стали совсем пунцовыми.
– Тише! – прикрываясь белым кружевным веером, приказала она. – Разумеется, необходимо, если только он захочет!.. Но, прошу тебя, ни слова больше. К нам уже прислушиваются.
