— А что, если мне отрастить бороду, как ты думаешь? — спросил граф.
— Я-а-а? — протянул Мэнипенни. — Я бы, наверное, удивился, что побуждает вас скрывать столь приятное лицо, милорд. Вот если бы Господь, по своей немилости, наградил вас двойным подбородком или же лишил вас подбородка вообще…
Разговор этот уже наскучил Джефу; он схватил свою трость, перчатки и легкий, с пелериной до талии, черный плащ и шагнул к двери.
— Не жди меня сегодня вечером, Мэнипенни, — крикнул он уже из коридора. — Я, может быть, сбегу куда-нибудь, уйду кочевать с цыганами…
* * *
—Какой чудесный вечер мы провели сегодня, не правда ли, Сандхэрст?
Джеф с трудом разбирал, что говорит ему его друг, сэр Чарльз Липтон-Лайенз, такой гомон стоял в кафе «Ройял». Толпа, хлынувшая сюда из театра, так и искрилась весельем, разгоряченная шампанским и легким флиртом. Джеф и Чарльз были тут не одни, но их дамы, Бог его знает зачем, удалились в туалетную комнату, так что мужчинам предстояло, по подсчетам Джефа, провести в одиночестве не менее получаса.
Сам он предпочел бы находиться сейчас дома, в постели, но, так как выбора не было, он осушил бокал шампанского и сделал официанту знак принести еще бутылку.
— Честно говоря, Чарльз, я не перестаю удивляться твоим понятиям о развлечениях, — обратился он к другу, стараясь перекричать стоявший вокруг гул голосов.
— Что, в самом деле, случилось сегодня вечером, что могло вдохновить тебя на такое прилагательное, как «чудесный»?
Липтон-Лайенз, приземистый розовощекий молодой человек, с усиками, чуть подвивавшимися на концах кверху, хлопнул Сандхэрста по плечу:
— Черт побери, какой сарказм, старина! Ну же, развеселись! Что могло такого произойти, чтобы ввергнуть тебя в эту пучину уныния и отвращения ко всему?
— Лучше не спрашивай, Чарльз! Если я начну перечислять тебе все мои горести и беды, тебе придется выслушивать все это до тех пор, пока тут не останется ни одного посетителя.
Джеф неохотно, словно через силу, улыбнулся. Чарльз был одним из немногих людей, кого он по-настоящему любил, кому доверял. Они знали друг друга с Оксфорда и вместе совершили свое замечательное путешествие по Европе, растянув его на три года беспрерывного кутежа и пирушек, которые едва не закончились женитьбой их обоих на сестрах на одном из островков у побережья Испании. Они были очень разные по характеру и темпераменту, но потому-то отчасти Джеф и дорожил этой дружбой и старался ее поддерживать, несмотря даже на то, что обоим им недавно исполнилось по тридцать и дороги их вскоре должны были разойтись.
— Что ж, хорошо, я скажу тебе.
Взгляд его, устремленный куда-то в пространство, стал жестким.
— Моя дорогая матушка сообщила мне сегодня утром, что все отсрочки закончились, и приговор будет приведен в исполнение. Они с отцом намерены объявить завтра, что их сын — есть опасение, что это я — помолвлен с леди Клементиной Бич. Думаю, мне не нужно напоминать тебе, что Клемми предназначали мне в жены со дня ее рождения, а мне тогда было девять. Ты, наверное, думал, что такие древние обычаи, как браки по уговору, давно уже исчезли, что их больше не существует, а? Быть может, это и так, за исключением этого — единственного. Мой многоуважаемый папочка, герцог, желает, видите ли, чтобы Уэстоны и Бичи навеки объединили свои громадные земельные владения в Йоркшире, — вот только раньше для этого не представлялось возможности, тогда как теперь…
Чарльз Липтон-Лайенз придвинул свой позолоченный стул поближе к Джефу и наклонился к нему, стараясь получше, расслышать слова приятеля сквозь гомон, наполнявший кафе «Роял». Казалось, все говорили, кричали и смеялись одновременно. Голова у Чарльза кружилась от шампанского, выпитого слишком быстро и в слишком большом количестве, но то, о чем говорил Джеф, по большей части давно уже не было для него новостью.
Впервые они говорили об этом обручении, задуманном обеими семьями, однажды ночью, когда выпили слишком много эля в оксфордском «Медведе». Родители Чарльза были вполне современными людьми, так что ему трудно было представить, что все это может восприниматься всерьез. Пока им еще не было тридцати, Джеф делал вид, будто всего этого просто не существует, и единственный раз проговорился о Клемми, когда они оба хватили лишнего.
Чарльз знал Клементину. Она была недурна собой, хотя вряд ли ее можно было назвать красавицей; похоже, она и сама прекрасно понимала, что ей далеко до графа Сандхэрстского. Клемми представляла собой совершенный английский тип девушки. Выросшая в седле, она сама скорее была похожа на породистую лошадь — худая, костистая, с большими, выпирающими зубами и злополучными прямыми волосами, никак не годившимися для высокой прически в стиле девушек Гибсона [4] — все тогда сходили по ним с ума.
— Клемми, не так уж и плоха, — пробормотал Чарльз, не в силах придумать, что бы еще ответить. — И… у тебя вроде бы нет никого другого на примете. Я хочу сказать, не похоже, чтобы ты вдруг влюбился в кого-нибудь…
Щеки его покраснели еще больше, и он, слегка запинаясь, продолжал:
— Ты можешь оставить Клементину в ее поместье, вместе с ее драгоценными лошадьми.
— Кто-нибудь должен же сделать Клементине ребенка, и разум подсказывает, что роль эта предназначена для меня, хотя я просто не могу себе представить…
В голосе Джефа, поначалу равнодушном, бесстрастном, прозвучали недоумение, вопрос, и он, обратил на Чарльз взгляд своих выразительных карих глаз.
— Могу преподнести тебе хлыстик в подарок, для медового месяца. Может, он тебе пригодится!
— Невероятно смешно! — с горечью, сквозь зубы процедил граф. — Однако пойми меня правильно. Твои слова не лишены, возможно, некоего весьма глубокого смысла. Мы с отцом, может, и не очень близки, но я знаю, что здоровье его сдает, а я не такой закоренелый эгоист, чтобы не сделать того, что могло бы доставить ему радость. Ему приятно будет видеть своего наследника женатым, в особенности на женщине, чьи земли удвоят его герцогские владения в Йоркшире. И, как ты только что без обиняков указал мне, любовь для меня не имеет особого значения, так почему бы тогда не жениться по расчету? Клемми ничуть не хуже других, я и дальше могу волочиться за актрисами и певичками, и каждый из нас будет жить своей жизнью. И все устроится прекрасно, не правда ли?
Чарльз медленно кивнул, выжидая и не торопясь с ответом:
— Тут есть кое-какие положительные моменты, это, несомненно…
— О, замолчи, ради Бога, ты просто трус! Ты утверждаешь, будто эта жизнь может быть сносной, только потому, что не замечал, чтобы мое теперешнее существование доставляло мне особую радость. Какая же тогда разница, да? Когда все и так уже наскучило до оскомины, что с того, если добавится еще немного скуки? Может быть, ты и прав в чем-то, но я не могу вот так просто, с улыбкой, сложить оружие. Мне хочется сделать еще один рывок, если хочешь, прежде чем стиснуть зубы и совершить этот отважный шаг перед Богом, родителями, королевской четой и не менее чем половиной Лондона в Вестминстерском аббатстве. — Джеф в задумчивости тронул пальцем уголок своих губ. — Я мечтаю о приключении — рискованном, невероятном!
