Сара вспомнила, как тогда, в те далекие годы, острая боль ее сменилась гордостью. Боль переносят в одиночку, но чувство гордости полагалось разделить.
— Хэсси, — позвала она, — поди сюда на минуточку.
Эспер, недовольная, подчинилась неохотно. Странные звуки в распивочной прекратились, и девочка с интересом смотрела в очаг — воображение рисовало ей диковинные картины: красные замки, населенные маленькими золотистыми человечками.
— Я хочу, чтобы ты послушала. Садись, детка.
Дрожащим голосом Сара прочла первый абзац и продолжила дальше: «…и я хотел бы, чтобы, когда нависла угроза над всей кампанией, вы слышали, как вопросил славный воин: «Кто поведет нас дальше?»… Это, — пояснила старушка, — говорил генерал Вашингтон, Хэсси.
Девочка снова сосредоточила внимание на бабушке и вежливо кивнула. Газета дрожала в руке старой женщины.
— И послушай, что генерал Нокс написал дальше: «И вперед пошли именно марблхедцы, чтобы вести армию по опасным тропам славы к успеху; именно эти рыбаки из Марблхеда, мужественные патриоты, на воде и на суше высоко несшие знамя страны…»
Слова эти ничего не значили для девочки, но она с изумлением заметила, что бабушка прямо-таки светилась, когда читала эти строки.
— Ричард был первым гребцом у Вашингтона. Билл Блэклер командовал судном. Потом Джон Орн мне об этом рассказывал. Он говорил, что лицо Ричарда было страшным и он ужасно ругался, но старался сдерживать свой язык в отношении генерала Вашингтона. — Сара вдруг рассмеялась. — Ричард был мастером по части ругани. Чуть что не по нем, кричит: «К черту в задницу!» Я уж просила его быть повежливее, да ему все нипочем. — Сара вздохнула. — Но он был хороший парень.
Эспер задумалась. Бабушка часто рассказывала всякие истории и была то веселой, то грустной при этом.
— Бабушка, а кто такой был Ричард? — спросила она.
Старушка покачала головой: и почему людям каждый раз все надо объяснять? Почему они не могут запомнить?..
— Он был твой… прапрадед, кажется. И он пал в Трентонской битве.
Пал, подумала Эспер. Странное слово. Короткое и не очень страшное. Не то что «утонули» — тяжелое и темное.
Сара снова предалась воспоминаниям, как она боролась некогда за жизнь Тома, а потом он сам, сорок лет спустя, продолжил эту борьбу. Она вспоминала также, как налаживалась работа таверны, как Том подрос и сам стал плавать на рыбацких судах. И наступивший новый черед в веренице рождений и смертей, когда здесь родился Роджер. Вспоминала невестку, «кисейную барышню», которая плакала, что «не выдержит». И не выдержала. Новая смерть. То открывалась, то закрывалась дверь комнаты. Хорошо бы, она открылась передо мной, я все больше устаю, подумала Сара. Старая женщина поглядела на свою каталку, стоящую в углу. Она была сделана лет двести назад для Марка, первого из Ханивудов, у которого что-то было с позвоночником. Ритмические движения, говорят, успокаивали его, успокоят они и меня, думала Сара. Там на нее снисходило прекрасное состояние покоя. Под этот ритм можно вспомнить и материнскую песню, и голос Ричарда, певшего песню моряков на палубе.
— Как хорошо он пел, — сказала Сара и затянула:
«Красотка гуляла в саду,
А мимо моряк проходил.
Сказал он: я к вам зайду,
И руку он ей предложил…»
— Бабушка! — воскликнула Эспер, потянув Сару за рукав, потому что та встала и направилась к своей качалке. Это бывало с ней, когда она в помрачении забывала, что она — бабушка, и начинала думать, что она — беспомощное дитя.
— Бабушка, — настойчиво повторила девочка, — не садись туда, нельзя, Том и Уилли утонули.
До старой женщины дошли слова девочки, и она остановилась, одновременно почувствовав и досаду, что ее отвлекли. Том и Уилли утонули?
— Ну, не волнуйся, милая. Ведь многие утонули. Чу! Киль скрипит на песке — так всегда говорили здесь люди, чувствуя смерть.
Смерть — не похожа ли она на серое холодное судно, плавающее в тихих водах? Эспер видела, как бабушка посмотрела на нее, убрала ее руку и с трудом забралась в кресло-качалку.
— Покачайте Сару, — прошептала старушка просительно. — Сара хочет покачаться.
Эспер посмотрела на морщинистое личико, откинувшееся на подушку. Вот кожа на старческом лице разгладилась, бабушка отрешенно улыбнулась. Девочка резко толкнула качалку ногой, но тут же отошла: сейчас ей было не до этого. Она отправилась в кухню.
Бабушка ушла в свой, только ей известный мир, мама с папой заперлись вдвоем. Они говорят о Томе и Уилли. Ужасная вещь случилась. Но ведь я же здесь, подумала Эспер, разве никому нет до меня дела?
Она забралась на свой стульчик у очага и, тихо всхлипывая, прислонилась лбом к его кирпичам. Пламя в очаге угасло, а пара огромных железных кованых подставок для дров стояла, как два силача, посреди умиравшего огня. Девочка смотрела на них и успокаивалась, думая об этой железной паре. Папа с бабушкой часто о них рассказывали, хотя мама считала, что они страшно уродливые, и предпочитала бронзовые в гостиной. Папа называл эти высокие железные подпорки «сторожами очага Фиб». Фиб привезла их из-за моря на корабле так давно, что здесь еще не было марблхедцев. Она была женой Марка. Так говорил папа, хотя никто его не слушал с таким интересом, как Эспер. Почти у всех в Марблхеде были старинные семьи. Но папа с особым чувством говорил о Фиб из-за письма, которое написала ей знатная леди, чем можно и нужно было гордиться. Он хранил то письмо, завернутое в китайский шелк, в резной деревянной шкатулке, в потайном ящике стола. Отец даже читал его дочери на ее последний день рождения, но она мало что поняла, хотя и попросила его перечитать некоторые места. Эспер больше интересовали желтый шелк и шкатулка с вырезанными на ней раскосыми лицами. Она принадлежала Моисею Ханивуду, папиному прапрадеду, у которого были три корабля и налаженная торговля с Китаем и который — единственный из Ханивудов — был очень богат. Но папа не дал ей поиграть со шкатулкой, а продолжал рассказывать о Марке и Фиб, сравнивая Марка с древним героем Одиссеем, а Фиб — с богиней Герой. Иногда он бывал так же назойлив, как бабушка, заставляя дочь слушать рассказы о старине, когда девочке хотелось поиграть в прятки.
Эспер смотрела на железные подставки для дров, на язычки пламени, и вдруг одна мысль поразила ее, как открытие. Прошло больше двухсот лет, как эта Фиб привезла сюда этих «сторожей очага», но ведь она, наверное, тоже иногда сидела здесь и смотрела на них. Фиб умерла, а потом другие: Исаак, Моисей, Зильпа, Ричард, теперь вот Том и Уилли… Они умерли, а эти подставки для дров все те же. Они, подумала девочка с благоговейным страхом, теперь позволяют мне смотреть на них. И есть еще такие же вещи — то письмо или сам дом, которые все живут, даже когда люди из рода Ханивудов умирают. Вещи, которые не оставляют вас, подобно людям; которые не меняются день ото дня. Мисс Элисон в субботней школе говорила, что и с Богом — так же, но Бога нельзя увидеть и потрогать руками. Эспер нахмурилась, боясь, что еще что-нибудь опасное придет в голову. Вот разве Фиб и Марк, когда умерли, не сделались похожими на эти железные опоры? Они стали вечными и не могут измениться, они навсегда останутся такими.
