Розамунда продолжала смотреть прямо перед собой. Герцог обратил внимание на то, что она так сильно сжала перила палубного ограждения, что у нее побелели костяшки пальцев.
— Рассказать вам, какая разница между вашим темпераментом и невозмутимым спокойствием моего мужа?
Герцог замер, вовсе не уверенный, что хочет услышать это.
— Я видела проявление вашего необузданного темперамента лишь сегодня, когда с трудом заставила вас прекратить избиение человека, которого мне самой хотелось уничтожить.
Герцог молчал.
— А невозмутимое спокойствие — это когда человек контролирует каждое твое движение в течение дня, а потом с удовольствием пользуется правом войти ночью в твою спальню, глазеть на твое тело, трогать… — Она прикусила нижнюю губу и закрыла глаза. — Он трогает тебя своими потными руками. И при этом знает, даже если ты не произносишь ни слова, что его действия тебе отвратительны. Но он имеет право приказывать… настаивать. А ты должна лежать смирно, оскверненная его словами и жестами, и, конечно, не испытывая от такого союза ничего, кроме боли. И вместе с тем он никогда не повышает голос, никогда не бьет тебя. Он только подавляет твою волю каждую ночь заново. А после того как он уходит, ты понимаешь, что каждую ночь всю оставшуюся жизнь будешь прислушиваться к его шагам, которые приближаются к твоей комнате. Он подходит к двери, а значит, сейчас войдет и воспользуется тем, на что ему дает «добро» закон. — Она запнулась и после паузы добавила: — Нет, я все же предпочитаю людей, утверждающих, что они являются воплощением зла, но действующих как архангелы. Они куда лучше тех, которые выглядят святошами, а на деле наслаждаются унижением близких.
Больше всего на свете герцогу хотелось кулаком разнести в щепки бортовое ограждение, да и вообще все, что попадется под руку. В ушах гремело так сильно, что он едва расслышал последние слова Розамунды. Он должен выкопать из могилы тело проклятого Алфреда Берда, выпотрошить и четвертовать.
Розамунда повернулась к Люку. Ее глаза были сухими, волосы в беспорядке упали на лоб и щеки. Черные словно вороново крыло пряди обрамляли тонкое лицо, бледное до синевы. Вероятно, из-за этого ее дымчато-синие глаза казались неправдоподобно огромными — почти в пол-лица.
Люку потребовалась вся сила воли, чтобы не обнять ее. Что же ему делать, если эта женщина ненавидит прикосновение мужских рук?
А потом ее узкая ладонь неуверенно погладила его по груди. Фарфорово-белая тонкая кисть на черной как ночь ткани. Она водила пальцами вверх-вниз, легонько касаясь сорочки, словно стряхивала несуществующие пылинки. И внезапно ее рука замерла там, где часто и сильно билось его сердце.
— Могу я вас попросить о любезности? — прошептала Розамунда, не поднимая глаз.
— Да?
Она посмотрела куда-то в сторону. В этот момент яхта изменила курс, тень от парусов исчезла, и место на палубе, где они стояли, оказалось залитым теплым солнцем.
— Я хотела бы лечь в постель.
В постель? Боже правый, о чем она говорит? Что это должно…
— С вами.
Сент-Обин подался вперед, чтобы услышать слова, сразу заглушённые ветром. Она не может иметь в виду…
— Я знаю, это не сотрет ужасные воспоминания, но…
Люк пальцем приподнял подбородок Розамунды, чтобы видеть выражение ее лица. Она закрыла глаза и замолчала.
— Как же так, Розамунда? Почему сейчас вы хотите того, что всегда казалось вам отвратительным?
— Потому что это будет мой выбор. Мой выбор! Хотя бы раз я стану… — Она снова замолчала.
— Тем, кто требует, а не подчиняется? — закончил за нее Люк.
— Да.
Это была катастрофа. Вселенских масштабов. Более добродетельный человек непременно отказался бы.
«Более добродетельный человек был бы идиотом».
Но, вполне возможно, ничего не произойдет. Скорее всего она в последний момент изменит свое намерение. Тысяча чертей, да он первым пойдет на попятный, если увидит, что ей страшно или больно. Неплохое начало! Люк вздохнул. У него было множество причин отказаться. Но заглянув в глаза Розамунды, он увидел в них глубокую горечь. У этой женщины был затравленный взгляд человека, который всегда и во всем сталкивается только с отторжением и неодобрением. И у его светлости язык не повернулся отвергнуть ее предложение.
Люк нерешительно предложил миссис Берд руку.
Она доверчиво обхватила его локоть и позволила повести себя вниз, под палубу. Последним, кого увидел Люк, прежде чем ступить на трап, был Брауни, стоящий у штурвала. Он озадаченно смотрел на своего капитана. Дьявол разбери этого проницательного старика!
В каюте было темно словно в преисподней. Герцог видел, как гостья осмотрела скромную обстановку — прибитый к полу стол, скамью и койку.
— Передумали? — полюбопытствовал Люк, стоя за спиной Розамунды. Воздух в помещении сгустился от напряжения.
— Нет, — не оборачиваясь, прошептала она.
— Я уже давно заметил, что женщины часто не правы, но никогда не сомневаются.
— А вот тут вы не правы. Я отлично понимаю: то, что я хочу сделать, безумие. И я полна сомнений. Но одновременно я устала быть несчастной, постоянно испытывать чувство вины. Даже если я сейчас совершаю чудовищную ошибку, лучше уж держать в памяти это место и этот момент моей жизни, чем все, что было раньше. — Розамунду била дрожь, но ее голос был тверд. — Кстати, могу вас заверить, что впоследствии ничего не буду от вас ожидать. Я уеду вместе с вашей бабушкой в Лондон, и она поможет мне найти место компаньонки где-нибудь на севере страны. — Она повернулась к герцогу и впервые подняла взгляд. — Пожалуйста.
Страдание, отразившееся на ее лице, никого не могло оставить равнодушным.
— А если у вас будет ребенок?
— Нет, я никогда не беременела. Алфред постоянно повторял, что это моя вина. Его первая жена и ребенок умерли при родах.
В уме Люк прокручивал бесчисленные возражения и тут же их отбрасывал; слишком легко, как ему подумалось. Он протянул руку и вытащил из прически Розамунды заколку, каким-то чудом еще державшуюся в блестящих черных волосах.
Ее глаза следили за его движениями, и вдруг расширились от страха.
Люк сразу отдернул руку.
— Ничего не получится.
Розамунда схватила его за обе руки и положила их на свои плечи.
— Нет, — сказал герцог, — вы боитесь даже прикосновений. Полагаю, все остальные составляющие процесса близости с мужчиной испугают вас еще больше.
— Люк! — взмолилась она. В каюте повисло молчание, нарушаемое только плеском волн, бьющихся о борт судна, и скрипом мачты.
Услышав свое имя, слетевшее с уст Розамунды, Сент-Обин понял, что сделает все. Он знал, что найдет способ избавить ее от воспоминаний о супружестве. Он сделает это непременно, даже если ему потребуется целый день, ночь, неделя, месяц. Он подарит ей удовольствие, покажет сладостный путь. Для этого ему вполне хватит опыта и самонадеянности.
