– Ничего? – спросил Леннокс.
Фрэнсис прекрасно понимала, о чем он думает, и твердо ответила:
– Ничего.
Они обменялись долгими, пристальными взглядами, и Леннокс сказал:
– Хорошо. Я поверю вам. Хотя лишь немногие мужчины поступили бы так же. И теперь, моя прелестная кузина, вы с полным правом можете считать меня неотесанным, невоспитанным человеком, именно таким, каким меня вам и описали.
Фрэнсис вздохнула. С ним явно было непросто, хотя, к своему удивлению, она заметила, что он смотрит на нее с явной доброжелательностью. Похоже, что судьба действительно жестоко обошлась с ним – одной рукой давала, чтобы тут же отнять другой… Она мягко сказала:
– Вы такой странный, кузен… Может быть, потому…
– Почему?
– О, наверное, есть много причин…
Она не могла не обратить внимания на то, что хотя они провели наедине почти целый час, единственное, что он позволил себе, – коснуться ее руки, к тому же он не проявил ни малейшего желания как-то иначе выразить свое отношение к ней, что само по себе уже было достаточно необычным…
– Вы долго пробудете при Дворе?
– Нет. Но время от времени буду появляться. Вы хотели бы посмотреть рисунки Кобхемхолла? Я сделал кое-какие наброски и мог бы показать их вам завтра.
– Пожалуйста, я буду очень рада. Если завтра будет хорошая погода, утром мы поедем кататься верхом. Впервые после болезни королевы. Сейчас она уже вполне поправилась и может позволить себе такую прогулку. Вы поедете?
– Могу.
– Мне прислали из Парижа новый костюм для верховой езды, и я надену его завтра.
– Мне не терпится скорее увидеть вас в нем! Фрэнсис рассмеялась, очень довольная тем, что наконец у нее появится повод сделать это.
– Ну вот вы и заговорили, как настоящий придворный, хотя вовсе к этому и не стремились!
– Почему же не стремился? Вы слышали обо мне только плохое, но относитесь ко мне совсем по-дружески. Как же я могу не смотреть на вас с восхищением?
– Мне не кажется, что вы находите меня красивой, – сказала Фрэнсис. – Но это не имеет решительно никакого значения. Улыбайтесь, кузен. Нельзя же всегда быть мрачным. Нам предстоит очень веселая неделя: будет свадьба Джемми, а потом – грандиозный бал. Самый большой из всех, которые когда-либо устраивались. А у меня нет нового туалета, – закончила она с явным сожалением.
– Кто сможет заметить это, если посмотрит в ваши глаза? Самые прекрасные глаза, которые я когда-либо видел.
– О, спасибо! Я нисколько не сомневалась в том, что вы можете быть очень милым и любезным, если сделаете над собой хоть небольшое усилие!
Он рассмеялся. Фрэнсис подумала, что впервые за весь вечер он смеялся от души. Молодым, дружелюбным веселым смехом.
Когда на следующее утро кавалькада выехала из парка, на Фрэнсис были устремлены восхищенные взгляды всех присутствовавших мужчин. Среди тех, кто любовался Фрэнсис в то утро, был и Самуэль Пепис – коренастый молодой человек, про которого Фрэнсис знала только то, что он как-то связан с Адмиралтейством.
Когда кавалькада стала продвигаться вперед, многие обратили внимание на то, что король и королева едут рядом, взявшись за руки, и это доставило огромное удовольствие тем придворным, среди которых маленькая королева – деликатная и добрая – пользовалась большой популярностью. Однако молодой Пепис, который принадлежал к сонму поклонников Барбары, на этот раз не обращал внимания ни на кого, кроме Фрэнсис, которую он описал в своем дневнике как «даму в высокой шляпе с красным плюмажем» и добавил, что благодаря прекрасным глазам и римскому носику она – самая прекрасная женщина из всех, кого он когда-либо видел.
Ранней весной больше всего разговоров было о свадьбе юного Джемми, которому был пожалован титул герцога Монмаус, хотя Фрэнсис, которая вместе с остальными имела возможность наблюдать действо под названием «брачное ложе», сочла это зрелище весьма глупым: двенадцатилетняя невеста так хотела спать, что ей едва удавалось с этим бороться, в то время как шаферы, хохоча, снимали с нее белое кружевное платье и надевали не менее роскошную ночную рубашку. Юный Джемми, тоже одетый в длинную ночную рубашку, лег рядом с ней в огромную постель, после чего по условному сигналу свечи погасли, и все погрузилось в темноту. Когда через несколько минут на сцене появились слуги с горящими длинными свечами, девочки-невесты уже не было: она была увезена матерью, и в течение ближайших двух лет ей вряд ли предстояло увидеть своего жениха.
– Если бы они были достаточно взрослыми, зрелище могло бы получиться более волнующим, – заметила молодая герцогиня Букингемская, чем очень удивила многих, включая и собственного мужа.
Его Мэри неожиданно была очень хороша в тот вечер, и он добродушно дотронулся до ее волос.
– Вы так считаете?
– Разумеется. Представьте себе, что и Джемми, и Анна уже в том возрасте, когда вполне возможно стать супругами. И он мог бы все сделать по-другому он сам мог бы увести Анну, воспользовавшись темнотой, и никто не знал бы, где их искать.
Все рассмеялись, а в глазах Букингема загорелся зловещий огонь.
– О Мэри, разумеется. Бывают ситуации, когда вы просто поражаете меня, – сказал он, и Мэри, на которую муж не обращал внимания и которая тем не менее обожала его, была счастлива и сияла от восторга.
Даже если Фрэнсис и слышала этот разговор, она не обратила на него никакого внимания. По какой-то непонятной причине она чувствовала себя гораздо более счастливой, чем прежде, и это придавало новый блеск и очарование ее красоте. Несмотря на то, что Барбара появилась на балу в роскошном новом платье и была увешана драгоценностями, Фрэнсис, на которой из украшений были только жемчужное ожерелье и живые цветы в волосах, полностью затмила ее.
Барбара пребывала в несвойственном ей подавленном настроении. Она убедилась, что очередной раз беременна, и никогда прежде подобная уверенность не была ей столь неприятна. Король все еще продолжал время от времени навещать ее, однако она почти не сомневалась в том, что этот ребенок не имеет к нему никакого отношения. Генрих Джермин имел гораздо больше шансов быть его отцом. Подозревает ли Карл что-нибудь? Откажется ли он признать ребенка своим? Ведь в последнее время он весьма холоден к ней.
В сером, безнадежном рассвете, наступившем после бала, несчастная Барбара сидела в одиночестве в своей комнате и проклинала свою плодовитость. Она чувствовала себя смертельно усталой, но волнение, которое она испытывала, мешало ей уснуть. Она находила утешение лишь в том, что Карл не был уверен в ее измене и не мог отречься от нее. У него не было никаких бесспорных доказательств ее неверности, по крайней мере, до тех пор, пока не родится ребенок… Но потом, если окажется, что он похож на Гарри… В этом случае ее царствование в роли maitresse en titre закончится.
