— Тогда, может, Руфус здесь? — спросила она. — Я получила письмо, которое он привез мне от сестры, но хотела бы услышать от него самого, как она и что с ней. — На самом деле письмо Сесили изобиловало упоминаниями о Руфусе, и потому Марсали хотела повнимательнее приглядеться к нему. — Вы не подскажете, где бы мне его найти?
Хирам снова переступил с ноги на ногу.
— Он тоже уехал, миледи.
— Как? Опять уехал? Куда?
— Не могу сказать. Марсали сжала губы.
— Не можете или не хотите?
Великан покраснел, и Марсали стало стыдно, что позволила себе излить раздражение на того, кто не был повинен в ее бедах. Хирам лишь исполнял приказы — приказы, которые отдавал ему Патрик.
Она отвернулась к конюшням. Надо получше рассмотреть лошадей. Где-то глубоко в мозгу уже зрела мысль о побеге.
Хирам, стоявший за ее спиной, произнес так тихо, что услышать могла она одна:
— Он любит вас, миледи.
Марсали замерла, не в силах взглянуть ему в лицо.
— И вы не так одиноки, как вам кажется, — продолжал Хирам.
Она круто обернулась, посмотрела ему в лицо — широкое, с грубыми чертами лицо шотландского горца, обрамленное рыжими, как медь, волосами. Светло-голубые глаза, кривой, когда-то, видно, сломанный нос, притаившаяся в уголках губ улыбка… Честное, основательное лицо. Человеку с таким лицом, как подсказывала Марсали интуиция, можно доверять. Да только сейчас она — во вражеском лагере, и сюда ее привез человек, которому, как ей казалось, она тоже могла верить.
— Вы давно с ним знакомы? — спросила она.
— Да уж лет восемь будет, если не больше, — широко улыбнулся Хирам, и вокруг его глаз появились лучики морщин. — Я за ним и в ад пойду, коли надо.
— Почему?
Великан пожал плечами.
— Почему один человек идет за другим? Может, видит, что тот лучше его, а ему самому хочется быть таким.
— Вы хотите быть таким, как Патрик?
Хирам басисто, гулко рассмеялся.
— Подчас, пожалуй. Он прирожденный вожак и храбрый боец. Но у меня, леди Марсали, нет его совести, да и не нужно мне ее столько. Совесть для солдата — излишняя роскошь.
— Тогда почему вы остаетесь с ним?
— Потому, что это самый лучший человек, которого я когда-либо знал в жизни. Я уверен: Патрик никогда не бросит меня в беде, не обманет, не предаст. На свете не много таких, как он, кому я могу довериться без оглядки.
Марсали помолчала, а затем тихо, будто для себя одной, произнесла:
— Хотела бы я верить ему так же крепко, как вы. Хирам вздохнул.
— Иногда его трудно бывает понять. Он держит все свои мысли при себе. Патрик из тех, кто сначала десять раз подумает и только потом скажет слово. — Он улыбнулся Марсали с высоты своего роста. — Но глаза его светлеют всякий раз, как он смотрит на вас, миледи. Он даже смущается немного. Знаете, приятно видеть, что он хоть в чем-то похож на нас, простых смертных. Ей-богу, приятно.
Марсали почувствовала, как ее губы сами собой расплываются в сдержанной улыбке. Смущенный Патрик, подумать только… Она видела Патрика нежным, страстным, веселым и серьезным, обиженным и сердитым, но никогда не замечала в нем и тени смущения. Право, очень любопытно было бы взглянуть.
Хотя вообще-то, несмотря на собственные сомнения, Марсали казалось, что каждый день ей открывается что-то новое в характере нареченного жениха. Теперь, как никогда прежде, она понимала, каково ему, малому ребенку, жилось в Бринэйре. Когда Марсали появилась на свет, Патрик уже жил в Эберни, и она росла, зная о нем лишь то, что его улыбка может ослепить кого угодно, но теперь, познакомившись ближе с Элизабет и Алексом, прожив считанные дни под одной крышей с Грегором Сазерлендом, она все больше задумывалась: был ли Патрик в раннем детстве таким же, как его брат и сестра? Каким мог он стать в доме, где почти не улыбаются, где счастье — редкий гость? Подумав об этом, нетрудно было представить себе Патрика растерянным, неуверенным, подавленным.
Но нет, Патрик уже не тот прежний маленький мальчик, он — мужчина, он был на войне. Он излучал уверенность и никогда не выглядел даже немного смущенным, что бы там ни говорил Хирам. И конечно, Хирам знал, куда отправился Патрик, — просто не считал нужным говорить ей.
И все же нельзя забывать, укорил Марсали голос совести, что, вернувшись с войны, Патрик нашел свой дом и семью в запустении и раздоре, двенадцатилетнюю помолвку — расторгнутой, клан — вверженным в бессмысленную кровавую междуусобицу…
Только бы он скорее вернулся… Живой и невредимый!
Беспокойство Марсали грозило перерасти в панику. Чтобы отвлечься, она взглянула на Хирама.
— У вас есть семья?
— Нет, — покачал он головой. — Почти всех перебили англичане, а кто остался в живых, разбрелись по свету. Они были ревностными католиками и не хотели никому подчиняться. — Он рассеянно смотрел на горы, будто вспоминая. — Тогда я не жил дома, меня отдали на воспитание в другую семью. И вот вернулся домой, а на моих землях хозяйничает какой-то англичанишка. Ох, не выношу я этих бессердечных уб…
Хирам осекся на полуслове. Губы его сжались в бескровную линию, взгляд сделался таким ледяным, что Марсали вдруг стало неуютно. Перед нею стоял уже не тот добродушный неловкий здоровяк, который легко краснел, а совсем другой человек, могучий и безжалостный.
Вот и Патрик тоже иногда казался совсем другим. Может быть, у всех мужчин в одном теле всегда уживаются два разных человека?
Налетел ветер, закружил по двору, облепил платье вокруг ног Марсали. Она вздрогнула, но не только от холода: уроки, что получала она о мужчинах и их образе жизни, были не из приятных.
Хирам запрокинул рыжую голову, взглянул на облака.
— Лучше вам вернуться в дом, миледи. Скоро похолодает.
— Я хотела бы проехаться верхом, Хирам. Можете это устроить?
— Нет, миледи, не могу, — нахмурился тот. — Схожу попрошу сестру Патрика дать вам теплую шаль.
— Не нужна мне теплая шаль. И не хочу я сидеть здесь и ждать милостей от Патрика.
На ресницах повисла слеза, но Марсали удержалась от искушения смахнуть ее.
Хирам нерешительно переминался с ноги на ногу.
— Я попытаюсь разыскать его, — промямлил он наконец.
Марсали смерила его взглядом. Пусть помучается.
— А как разыщете — можете передать ему, что я скорее умру с голоду, чем еще раз сяду за стол с его отцом.
— Хорошо, миледи, — с видимым беспокойством ответил Хирам.
Ей хотелось сказать больше, но что толку? Все равно он не пойдет против воли Патрика, как бы она ни просила, так стоит ли унижаться впустую?
Марсали повернулась, подставив лицо ледяному ветру, и пошла к замку.
* * *
Преодолевая усталость, Патрик спешил в деревеньку на востоке Бринэйра, к дому Брэйди Фицпатрик. Отец ее был из Сазерлендов, а мать, как говорили, — цыганка. Еще поговаривали, что Брэйди была наделена даром ясновидения и врачевания. Овдовев, она ушла из осиротевшего мужниного дома и стала жить у своей тетки-повитухи. Она помогала тетке, служила Сазерлендам верой и правдой. Потом умерла и тетка, и теперь Брэйди зарабатывала на кусок хлеба, собирая травы и готовя разные снадобья: приворотные зелья, целебные сборы, корешки, отгоняющие злых духов.
