Я выглянула в коридор. Пусто. Но я была не столь наивна, чтобы полагать, что поблизости никого нет. Я знала, что за мной следят, хотя — то ли по приказу, то ли из чувства такта — делают это весьма скрытно и осторожно. Если я шла в сад, кто-нибудь обязательно меня сопровождал. Если я поднималась по лестнице в свою комнату, я замечала, что снизу кто-то смотрит, какое направление я выбрала. Когда мы только-только приехали в замок, я заметила под навесом от дождя укрывшихся там от непогоды вооруженных стражей. Нет, мне определенно не позволят легко и просто покинуть замок.
Я вздохнула. В конце концов, в эту короткую минуту я осталась одна. А мне очень хотелось хотя бы ненадолго оставаться в одиночестве.
Я еще раз попыталась обдумать все, что произошло со мной с той минуты, как я вступила в проход между двух каменных столбов. Ведь события развивались с такой скоростью, что для себя у меня практически не оставалось времени — разве что во сне. И вот наконец я одна и могу поразмышлять. Я отодвинула от стены пыльный ящик и уселась на него, прислонившись спиной к каменной стене. Протянула руки назад и прикоснулась ладонями к камням — весьма солидным по размеру, — из которых стена была сложена. Я опиралась на них и вспоминала, думая о каменном круге, малейшие детали случившегося.
Кричащие камни — вот последняя реальная деталь, которая хорошо помнилась мне. И даже тут у меня были сомнения. Крик-то был, это точно. Но исходил ли он от самих камней… а от чего тогда? Я вступила в проход. Была ли то каменная дверь? И куда она вела? Никакими словами нельзя это определить. Какой-то прорыв во времени, потому что я, совершенно ясно, была тогда и есть теперь, а камни — единственная связь между тем и этим.
А также звуки. Они были сдавленными, но казалось, что идут откуда-то поблизости, мне казалось также, что они похожи на звуки сражения. Полевой госпиталь, в котором я служила, трижды подвергался артиллерийскому обстрелу. Прекрасно зная, что тонкие стены наших временных помещений нас не спасут, врачи все же приказывали всем укрываться внутри вместе с ранеными, и мы все прятались по первой тревоге, собирались вместе для храбрости. Но храбрость мало помогает, если над головами свистят артиллерийские снаряды, а рядом рвутся бомбы. Нечто подобное пережитому во время тех обстрелов ужасу испытала я среди камней хенджа.
Я вдруг осознала, что кое-что помню о проходе сквозь камень. Немногое, очень немногое. Физическое сопротивление, борьба с неким потоком, течением, увлекающим тебя. Я определенно боролась с этим, чем бы оно ни было. И какие-то изображения там тоже были. Не цельные картины, нет, так, обрывки чего-то. Некоторые меня пугали, и я от них отворачивалась, пока… пока «проходила». Пробивалась ли я к каким-то иным? К чему-то иному, куда-то на поверхность? Или я была избрана, чтобы попасть именно в это время как в гавань, где я укроюсь от бурлящего страшного водоворота?
Я затрясла головой. Думая обо всем этом, я не могла найти ответов на вопросы. Все оставалось непонятным, ясно было лишь одно: мне необходимо попасть туда, на холмы, где стоят камни.
— Миссис?
Мягкий шотландский говорок заставил меня поднять голову. Две девушки, лет по шестнадцать-семнадцать, робко попятились назад в коридор. Они были одеты просто и обуты в башмаки на деревянной подошве, волосы повязаны домоткаными шарфиками. Одна из них — та, которая со мной заговорила, — держала в руках щетку и какую-то ветошь, вторая — бадью с горячей водой, от которой шел пар. Это девушки миссис Фиц пришли убираться в кабинете лекаря.
— Мы вас не побеспокоили, миссис? — встревоженно спросила одна.
— Нет-нет, — заверила их я. — Я как раз собиралась уходить.
— В полдень вы не приходили поесть, — сказала другая девушка, — но миссис Фиц попросила передать, что еда для вас оставлена в кухне и вы можете туда прийти, как захотите.
Я выглянула в окно в конце коридора. Солнце и в самом деле уже перевалило за полдень, и я ощущала голод. Я улыбнулась девушкам:
— Так я и сделаю. Спасибо вам.
Я снова отнесла еду на лужайку, опасаясь, что в противном случае Джейми не получит ничего вплоть до обеда. Сидя на траве и наблюдая за тем, как он ест, я спросила его, по какой причине он жил в тяжелых условиях, занимался угоном скота и кражами на границе. Я уже достаточно присмотрелась к людям, которые приходили в замок из окрестных деревень, да и к обитателям замка тоже, и мне было ясно, что Джейми, во-первых, более благородного происхождения, а во-вторых, гораздо образованнее. Описание его собственного дома, сделанное им пусть и кратко, тем не менее позволяло заключить, что семья его достаточно зажиточная. Почему он живет так далеко от дома?
— Так я же объявлен вне закона, — ответил он, явно удивившись тому, что я не в курсе дела. — Англичане объявили, что за мою голову дадут десять фунтов стерлингов. Не так много, как за разбойника с большой дороги, — добавил он недовольным тоном, — но все-таки побольше, чем за карманного вора.
— И это за обструкцию? — недоверчиво спросила я.
Десять фунтов для здешних мест — полугодовой доход небольшой фермы; мне трудно было представить, что английское правительство установило такую значительную награду за столь незначительное преступление.
— Нет. За убийство.
Я разинула рот в изумлении и чуть не подавилась. Джейми похлопал меня по спине, помогая справиться с дыханием. Наконец я смогла говорить и спросила, запинаясь:
— К-кого вы у-убили?
Он пожал плечами.
— Ну, тут есть неурядица. Я вовсе не убивал человека, в убийстве которого меня обвиняли и объявили вне закона. Но я не считаю это несправедливым, потому что отправил на тот свет несколько других красномундирников.
Он помолчал и повел плечами — словно потерся спиной о невидимую стену. Я замечала, что он и прежде делал так, в мое первое утро в замке, когда я его перевязывала и увидела рубцы у него на спине.
— Это было в Форт-Уильяме. День или два после второй порки я почти не мог двигаться, да еще лихорадка началась из-за ран. Когда я встал на ноги, мои… друзья решили увезти меня из лагеря, они считали, что так будет лучше для меня. Вышло так, что началась перестрелка, в которой был убит один англичанин, старший сержант, и оказалось, что именно он порол меня в первый раз. Но я его не убивал. У меня не было к нему никаких личных претензий, к тому же я был тогда такой слабый, что дай бог в седле удержаться.
Губы у Джейми сжались в одну тонкую твердую линию.
— Хотя ежели бы это был капитан Рэндолл, я бы уж как-нибудь собрался с силами.
Он снова повел плечами, так что грубая льняная рубашка туго обтянула спину.
