Когда все вновь встретились в Коммерси, его охватила паника, поскольку все здесь было по-другому, нежели в Люневиле.
Прежде всего, замок был значительно меньше. Мадам де Буффлер не имела здесь потайной комнаты, где могла бы предаваться любви и великодушно предоставлять ее также Сен-Ламберу и дю Шатле.
В этом замке было вообще мало комнат, и бедный Сен-Ламбер, которому не хватило места, разместился на время охоты в доме священника.
Но, по совести говоря, его это устраивало, поскольку на расстоянии его любовь ослабевала, и он чувствовал там себя в безопасности перед огненной страстью своей любовницы, которая не хотела думать ни о чем другом, кроме как о продолжении нежного диалога, прерванного минувшей весной.
Она настолько потеряла контроль над собой, что преследуемый любовник начал трепетать от страха. Он постоянно боялся, что Вольтер узнает об этом и с полным основанием будет чувствовать себя оскорбленным. Всем было известно, что Сен-Ламбер испытывал трепетный страх перед скандалами любого рода. Кроме того, он испытывал к гениальному поэту такое уважение, что не боялся ничего больше, чем вызвать его недовольство. Однако Эмилия ни с чем не хотела считаться…
Сен-Ламбер чувствовал бы себя у своего священника хорошо, но мадам дю Шатле больше не могла переносить этот раздельный образ существования, который она находила просто смешным. И поскольку она была отнюдь не глупа, ей, наконец, удалось завлечь к себе своего молодого любовника. Впрочем, это было совсем несложно: дом священника находился недалеко от оранжереи замка, которая граничила с черным ходом для прислуги, откуда можно было без труда попасть в комнату маркизы, воспользовавшись маленькой лестницей. Она дала точное описание этого пути Сен-Ламберу, у которого теперь не было никаких шансов для отговорок, и он покорился своей судьбе. Казалось, охотничий сезон пройдет так же приятно, как и весна в Люневиле. Но катастрофа, которую Сен-Ламбер непременно хотел избежать, все-таки случилась. В тот день после обеда Эмилия дю Шатле назначила свидание своему любовнику, решив, что Вольтер уйдет на прогулку с королем. Встреча сразу же вылилась в объятия.
Но как раз когда любовная игра достигла своего апогея… дверь в комнату отворилась и на пороге появился Вольтер.
Всеобщую ошеломленность, смущение одной стороны и ярость – другой описать невозможно. Что было сказано в частности, естественно, точно засвидетельствовано не было. Но что установлено достоверно, так это то, что Вольтер забыл обо всех философиях и взорвался олимпийской яростью. Он осыпал неосторожных любовников оскорблениями и отказался выслушать несчастного Сен-Ламбера, близкого к нервному потрясению, и потребовавшего дать ему удовлетворение. Вольтер назвал его трижды дураком, выбежал из комнаты и захлопнул за собой дверь. Перед этим он швырнул в лицо гордой «Урании», которая выглядела совершенно растерянной, такую фразу:
– Что касается вас, мадам, то примите к сведению, что вы меня никогда больше не увидите!
Он бегом вернулся в свои апартаменты, позвал своего секретаря Лоншана и приказал немедленно достать экипаж, чтобы тут же уехать из города, испорченность которого может найти свое подобие только в Библии. А тем временем от стен замка отражалось эхо рыданий мадам дю Шатле, она принялась писать выведенному из себя философу письмо, которое должно было успокоить его и все уладить: «Я все еще вас люблю, но вы уже длительное время жалуетесь на то, что больны, что силы вас покинули и вы дошли до изнеможения. Все это меня очень огорчает, и я далека от того, чтобы желать вашей смерти. Ваше здоровье мне очень дорого и никто не заботится о нем больше, чем я. Вы, в свою очередь, тоже всегда интересовались моим физическим состоянием. Поэтому вы знаете потребности моего тела и удовлетворяли их, пока могли. Поскольку вы сами признали, что не можете продолжать это делать без ущерба для вашего здоровья, то почему вы сердитесь, когда эту обязанность берет на себя один из ваших друзей…»
Странно, чем воспользовалась Эмилия для своего оправдания, но она написала то, что думала. Все еще плача, она поручила срочно вручить письмо Вольтеру.
И тут секретарь Лоншан, хорошо знавший свою роль в этой комедии, а также своего хозяина, счел более благоразумным сначала предупредить мадам де Буффлер. Он, конечно, боялся, что неожиданный отъезд его хозяина не понравится королю Станиславу, и об этом Вольтер когда-нибудь пожалеет.
– Вы правильно поступили, что известили меня, – сказала мадам де Буффлер, – возвращайтесь к вашему господину и скажите ему, что не нашли почтовой кареты. Я позабочусь об остальном.
Немного спустя, Лоншан вошел к Вольтеру. Он нашел его в постели, а на полу валялись клочки разорванного письма Эмилии. Эмоции, пережитые этим великим человеком, оказались непосильными для его нервов, и, поскольку он вновь решил, что умирает, он предпочел остаться в кровати. Сообщение о том, что экипаж найти не удалось, он воспринял спокойно и произнес лишь голосом умирающего:
– Пусть будет так. Сегодня вечером мы останемся здесь, но завтра ты отправишься в Нанси и достанешь мне повозку!
И он повернулся к стене, чтобы ждать смерти. Тем временем мадам де Буффлер спешила к своей подруге, которая все еще находилась в ужасном состоянии, в слезах и в полном отчаянии.
– Пятнадцать лет, – жаловалась она. – Пятнадцать лет, полных нежности и любви… пятнадцать лет такой большой дружбы! Все это разрушено из-за одного момента заблуждения!
Маркиза едва сдерживалась, чтобы не напомнить находившейся в отчаянии женщине, что означенный момент длится уже определенное время, и ограничилась лишь несколькими словами.
– Я очень хорошо знаю нашего друга. Для него это, конечно, катастрофа, и я чувствую, что он, обреченный, в отчаянии думает о том, что ему остается ждать своего конца в полном одиночестве… не имея возможности дать утешить себя той, которая до сих пор так хорошо умела отгонять от него демонов зла и отводить черное крыло ангела судьбы.
– Вы уверены в этом? – спросила мадам дю Шатле, на которую этот монолог произвел сильное впечатление.
– Даже очень. На вашем месте я немедленно отправилась бы к нему, чтобы он так же, как я сейчас, увидел, как велико ваше отчаяние и раскаяние. Я бы очень удивилась, если бы он не был тронут при виде вашей душевной боли. Совершите этот благородный порыв! Вольтер его достоин! И, кроме того, у него такие слабые глаза, что он, возможно, не увидел всего, что произошло…
– Он не увидел, что произошло в моей комнате? В этом я очень сомневаюсь!
Действительно, Вольтер должен был быть слишком близорук, чтобы впасть в заблуждение относительно подлинного характера «диалога» между Эмилией и Сен-Ламбером. Тем не менее провинившаяся точно последовала советам своей подруги.
