Я пребывала в страшном волнении. Как ужасно положение королевы, муж и брат которой воюют друг с другом! Я постоянно думала о милых моих друзьях, с которыми была разлучена. Раньше я с легкостью выбрасывала из головы то, что именовала дурацкой политикой, однако теперь мне никак не удавалось это сделать.
Мы с Карлом очень сблизились, и порой он даже делился со мной своими мыслями. Он вечно ругал парламент, постоянно задавая один и тот же вопрос: «Какое право имеют эти люди указывать королю, что делать?»
– Я вполне обошелся бы и без парламента, – говорил Карл, – но ведь у него деньги… А как можно вершить государственные дела без денег?
Он верил, что они с его любимым Стини прекрасно управляли бы страной, если бы не эти злобные людишки, вечно вставляющие им палки в колеса.
Карл попытался добыть денег в обход парламента, заставив всех своих подданных платить налоги. Тех же, кто не хотел этого делать, бросали в тюрьмы. Король увеличил армию, и солдаты квартировались в частных домах – вне зависимости от желания хозяев. К счастью, люди обвиняли во всем Бэкингема. Как они ненавидели этого человека! В душе я радовалась, когда замечала очередное проявление ненависти к герцогу. Но Карл продолжал его любить… Всякий раз, когда король с нежностью заговаривал о своем драгоценном Стини, меня просто трясло от злости.
Несмотря на все отчаянные попытки раздобыть денег, Карлу все же пришлось созвать парламент, который немедленно запретил ему размещать солдат в частных домах и самостоятельно взыскивать налоги.
Как король злился на этих людишек! Но, собираясь помочь осажденной Ла-Рошели, он нуждался в их поддержке и вынужден был принять их условия.
Я почувствовала облегчение, когда столкновение под Ла-Рошелью закончилось победой французов: во-первых, в глубине души я радовалась триумфу земляков, а во-вторых, это была еще одна неудача моего старого врага Бэкингема. Мне доставляло удовольствие слышать, как его хают и поносят. Он сделался главным героем сатирических памфлетов, которыми обклеивали стены и заборы по всей стране.
Он же, упорно пытаясь завоевать любовь народа, вновь вздумал защищать единоверцев. На сей раз он собирался освободить гугенотов из осажденной Ла-Рошели.
Явившись в Лондон и встретившись с Карлом, герцог вряд ли остался доволен нашими наладившимися отношениями, хотя, конечно же, был рад, что я потеряла своих друзей. Я пыталась предугадать, какую новую пакость он мне устроит, когда закончит со своими французскими делами; ибо пока все его помыслы были сосредоточены на экспедиции в Ла-Рошель. Он отправлялся в Портсмут, дабы убедиться, что все необходимые припасы погружены на корабли.
Карл появился у меня сразу после его ухода.
– Стини удивительно мрачен, – сообщил мне муж. – Прежде я никогда не видел его таким… Обычно он уверен в успехе.
– Вероятно, многочисленные неудачи заставили его в конце концов усомниться в собственном могуществе, – несколько язвительно заметила я. – И это неплохо, ибо всегда лучше знать, кто ты есть на самом деле, а не воображать себя тем, кем тебе хотелось бы быть.
Карл, как всегда, был немного задет тем, что я критикую его обожаемого Стини, но спорить со мной не стал. Он заговорил о другом – и тут же превратился в нежного любящего супруга.
А вскоре из Портсмута пришла страшная весть.
Король был просто раздавлен горем, а мне было очень жаль мужа: ведь я знала, каково это – потерять глубоко любимого человека. Разве не отняла у меня судьба вот так же милую мою Мами?
И по иронии этой самой судьбы, на короля, лишившего меня моей дорогой подруги, внезапно обрушилась точно такая же беда.
Ужасную новость доставил из Портсмута Уильям Лод. Лод был священником и любимцем Карла и Бэкингема. Мой муж очень благоволил к Лоду и – поскольку Бэкингем тоже был об этом человеке самого высокого мнения – назначил его членом тайного совета, пообещав лондонскую епархию. У Лода уже был сан епископа Батского и Велльского. Он был очень дружен с Бэкингемом. Одно время мать Бэкингема стала проявлять интерес к католицизму, и Карл послал к ней Лода, дабы тот образумил пожилую леди. Лод оказался на высоте и, пребывая под кровом Бэкингема, тесно сошелся с герцогом. Король же привык все делить со своим Стини, а потому тоже подружился с Лодом…
И именно Лод явился к нам со скорбной вестью.
Весь Уайтхолл замер. Я никогда еще не видела короля в таком состоянии. Лицо Карла стало пепельно-серым, а глаза недоверчиво глядели вдаль, будто умоляя кого-то – полагаю, Всевышнего – сказать, что все это неправда.
Тем не менее это было правдой.
– Он предчувствовал, что скоро умрет, – рассказывал нам Лод. – Накануне вечером он позвал меня к себе. Он был очень серьезен, а Вашему Величеству известно, как это на него непохоже. Он умолял меня, Ваше Величество, попросить вас не гневаться на него и позаботиться о его семье.
– О Стини, – горестно шептал король, – как ты мог подумать, что я брошу твоих близких на произвол судьбы?!
– Я спросил у него: – продолжал Лод, – «Почему вы так говорите? Раньше вы никогда не задумывались о смерти. Я всегда видел вас, милорд, веселым и полным надежд». А он ответил: «Меня погубит одна авантюра… Кое-кто уже простился с жизнью». Тогда я осведомился: «Вы боитесь убийц?» И он кивнул. Я предложил ему носить под одеждой кольчугу, но он лишь презрительно рассмеялся. «Это не защитит меня от ярости толпы», – сказал он. И так и не позаботился о своей безопасности.
– О Стини, – застонал король.
Я хотела знать, как это случилось, – со всеми подробностями. Пока я расспрашивала Лода, король сидел, закрыв лицо руками. Наконец Лод шепнул мне, что король не может больше этого слушать.
Зато я могла это слушать сколько угодно. Душа моя ликовала, и я настояла на продолжении рассказа.
– Он остановился в доме капитана Мейсона на Хай-стрит, – возобновил свое повествование Лод. – Так было удобней наблюдать за погрузкой. В ожидании отплытия кораблей герцогиня поселилась в этом же доме вместе с супругом. Утром он спустился к завтраку и с удовольствием откушал. Затем вышел в холл и задержался там на миг, чтобы перекинуться парой слов с поджидавшим его сэром Томасом Трайером. Внезапно какой-то человек шагнул вперед. Крикнув: «Да помилует Господь твою душу!», он выхватил нож и всадил его герцогу в грудь… Прямо под сердце…
Король тихо застонал, а я подошла к нему и взяла его за руку. Он благодарно сжал мои пальцы.
– Герцог сам выдернул нож из раны, – продолжил Лод. – Милорд истекал кровью, и кровь его залила все вокруг. Он сделал два шага, словно преследуя убийцу. Потом герцог выкрикнул: «Злодей!» – и рухнул на пол. В холл вбежала герцогиня. Бедная леди, уже три месяца как она в тягости. Герцогиня опустилась рядом с ним на колени, но он умирал, и я видел, что его не спасти… Я пытался поддержать его в последние минуты как мог, а он опять умолял меня заступиться за него перед вами и попросить вас присмотреть за его семьей.
