***
Колум вернулся через два дня. Я видела, как он подъезжал к замку с людьми и вьючными лошадьми. Они были без груза.
Я пошла на кухню и приказала, чтобы немедленно зажарили мясо на вертеле и испекли один из его любимых пирогов — так как было много бекона и баранины, а Колум, как любой корнуоллец, любил пироги.
Мы пообедали одни в маленькой комнате, где впервые ужинали вместе. Колум всегда хотел, чтобы в таких случаях мы обедали там. Это говорило о неожиданной сентиментальности.
Я надела цепь с бриллиантами и рубиновым медальоном, привезенным мне в подарок мужем, и это был очень счастливый вечер. Потом, сняв медальон, я открыла его и, посмотрев на пустое место внутри, решила поместить туда портрет сына.
Я улыбнулась, думая, как предложу это Колуму, и он будет разочарован, так как я не выбрала его. Но позволит ли он когда-нибудь сделать его портрет? И потом, у меня ведь будут еще дети и я захочу иметь портреты их всех? Раздумывая так, я постукивала пальцем по краю медальона. К моему изумлению, пластинка, в которой было место для портрета, отскочила, и я увидела женское лицо. Женщина была красива, с пышными темными волосами, оливковой кожей и томными глазами. Все это было так искусно нарисовано, что, несмотря на миниатюрность портрета, были отчетливо видны мельчайшие детали.
Как странно, что лицо незнакомой женщины вставлено в медальон, подаренный мне моим мужем! Это могло значить только, что медальон до меня принадлежал кому-то другому.
Я сидела, держа в руке медальон, когда в комнату вошел Колум.
— Посмотри, Колум, — сказала я, протягивая ему медальон.
Он взял его, посмотрел на лицо женщины, и я увидела, что он ошеломлен.
— Это очень странно!
— Ясно, что он раньше кому-то принадлежал. Где ты его достал?
На какое-то время он пришел в замешательство.
— Поверь, я тут ни при чем. Золотых дел мастер солгал мне. Люди избавляются от своих ценностей из золота, серебра, драгоценных камней, а продают их как новые. Как можно узнать, только что вещь была сделала или нет?
— Значит, мастер продал тебе медальон как новый?
— А он не был новым! — вскричал Колум. — Я должен призвать мастера к ответу. Как ты чувствуешь себя? Можешь ли ты носить что-то, что не было сделано специально для тебя?
— Я не хочу расставаться с медальоном. Может быть, когда-нибудь я встречусь с этой таинственной женщиной. Портрет превосходно сделан: художник, должно быть, талантлив.
— Дай его мне! — сказал Колум. — Миниатюру вынут, а ты сможешь поместить туда портрет кого-нибудь из нашей семьи. Я даже прикажу выгравировать твои инициалы на нем. Мастер должен для меня это сделать, ведь он продал мне медальон как новый!
— Я сохраню его, как есть. Может быть, я вставлю туда портреты моих детей. — Я открыла ящик и вынула амулет. — Я нашла это, Колум! — сказала я.
Он нахмурился и выхватил его у меня:
— Где?
— Во дворе.
Он молча стал рассматривать амулет, и я подумала, заинтересовался ли он этой вещью или просто пытался справиться с раздражением?
— В каком дворе? — резко спросил он.
— Перед башней Изеллы.
— Я говорил тебе, чтобы ты туда не ходила!
— Никакой опасности не было, и должна же я ходить где-нибудь, раз мне нельзя ездить верхом? Что это? Он похож на амулет.
— Да, амулет. Я бы сказал, он принадлежал члену секты очищения. Я их видел раньше.
— Что это за люди?
— Секта очищения существует уже много лет, ее корни уходят в дохристианские времена. Члены секты исповедуют веру в двух Богов, доброго и злого.
— Христиане тоже веруют.
— Да, но все считают, что эти люди секты очищения служат дьяволу, хотя они это отрицают и носят такие амулеты, чтобы доказать свою непричастность. Но они встречаются в полночь на шабаше и преклоняются рогатому козлу. Здесь показано, как добро побеждает.
— Интересно, чей он? Ты думаешь, у нас в замке есть кто-то из этой секты?
— Я узнаю.
— Здесь красивая гравировка. Посмотри, есть имя — Валдез. Оно испанское, да?
— Черт возьми, действительно! Кто бы это мог быть?
— Мне он нравится, — сказала я. — В нем заложена идея добродетели, побеждающей зло.
— Я должен узнать, чей он. Колум положил амулет в карман.
— Скажи мне, когда найдешь владельца, — попросила я. — Я хотела бы знать, у кого могла быть такая вещь?
Я почувствовала, что он обеспокоен. Днем я пошла на берег. Тепло, в воздухе была легкая дымка. Печальное зрелище представляло судно, наскочившее на скалы и переваливающееся с боку на бок, когда волны набегали на него. Я подумала о людях, которые, доверившись морю, вышли из одного места, чтобы приплыть в другое, до которого так и не добрались, и подивилась, сколько же людей погибло в шторме?
Части судна все еще плыли на воде: бесполезные куски дерева, остатки того, что когда-то было величественным кораблем. И опять я подумала об отце, плывущем по предательским водам, которые могли быть такими спокойными, а через час — такими жестокими. Люди, которые ходили в море, делали это, конечно, на свой страх и риск. Все они знали, что нужны удача и умение, чтобы благополучно добраться до суши. Всю свою жизнь мой отец был моряком, и удача сопутствовала ему. Такие мужчины считали себя непобедимыми, даже море не могло укротить их.
Прилив играл куском дерева, и вдруг большая волна принесла его прямо к моим ногам. Я подобрала его и прочитала — «Сан-Педро».
Значит, корабль был испанский? Меня пронзила мысль — амулет, который я нашла во дворе, был тоже испанский! Во всем этом была какая-то странная значимость, но я еще не знала, какая.
Время родов быстро приближалось, и матушка приехала с Дамаск, чтобы остаться со мной. Она привезла с собой Эдвину и ее малыша, так как приближалось Рождество. Отец был в море, а с ним Карлос и Жако, уже женатый к тому времени. Они еще не вернулись из Восточной Индии, и матушка сказала, что многое будет зависеть от их первого путешествия.
Я всегда была счастлива, когда матушка была со мной. Я была так поглощена приготовлениями к рождению ребенка, что почти не думала ни о медальоне, ни об амулете. Колум тоже ничего мне не говорил, и я думала, что он забыл об этом. Время от времени он уезжал по делам, и я его не сопровождала.
Итак, опять было Рождество, и наши мысли были с теми, кто в море. Эдвина нервничала, а матушка была, казалось, безмятежно спокойна и верила, что отец пройдет сквозь все невзгоды. Она сказала мне, что жена Фенимора в сентябре разрешилась мальчиком, которого назвали, как и отца.
Матушка и Эдвина служили украшением большого зала. Я была слишком громоздка, мои роды ожидались с часу на час, и в самое Рождество, в год 1590-й, родился мой ребенок.
