— Нет.
— Ты не хочешь научиться читать?
— Хочу, но я найду кого-нибудь еще, кто сможет научить меня этой премудрости.
— Кого-нибудь еще? — Тони сохранял самообладание уже слишком долго. Будь проклят этот день, полный тревог и тяжелых раздумий, подозрений и душевных переживаний! Хватит! Он резко встал и рывком поднял Роузи со стула. — Для тебя никогда не будет «кого-нибудь еще»! Неужели ты еще не поняла? Ты — моя!
Видя, что нервы Роузи тоже напряжены до предела, Тони все равно не мог сдерживать себя, чтобы не провоцировать Роузи. Он ничего не мог с этим поделать. Роузи попыталась вырваться из его рук и убежать, но он держал крепко. И тут он вдруг почувствовал резкую боль под ребрами. Следующий взмах тяжелой сумки заставил Тони отшатнуться. Зацепившись за стул, он тяжело рухнул на спину.
— Спасибо за подарок, — сказала Роузи и вылетела из кухни, в то время как Тони пытался встать на ноги. В кухне воцарилась гробовая тишина. Тони посмотрел на замерших кухарок, затем на стул, на котором только что сидела Роузи.
— Не стоит благодарности, — только и сказал он.
Переливчатая трель свирели возвестила труппе, что на поляне, окруженной актерскими фургонами, появилась Роузи. Она вышла на середину поляны преувеличенно крупными шагами, готовая бросить вызов первому шутнику.
— Внимание! Идет хозяйка Одиси, королева окрестностей, под каблук которой попал сэр Тони Райклиф! Внимание! — кривлялся Седрик Ламбет, разыгрывая непомерное изумление. — И как только могло случиться, что солнце, зашедшее вчера над бедным парнем, сегодня уже светит хозяйке Одиси?
— Придержи язык, Седрик! — резко ответила Роузи: сейчас ей было совсем не до шуток. Оглушив Тони сумкой с камнем, отказавшись учиться грамоте, отвергнув его тайное желание, теперь она мучилась вопросом, насколько это повредило ее доверительным отношениям не только с Тони, но и с сэром Дэнни. А был ли у нее другой выбор?
— Слушаюсь, миледи. — Седрик поклонился, едва не коснувшись лбом желтой травы. — Как прикажете, миледи. Эй, — взревел он, как осел, — Роузи вернулась! Роузи здесь! Эй, вылезайте из своих берлог поклониться святой Розалин, покровительнице актеров!
Актеры начали выбираться из фургонов, обрадовавшись возможности повеселиться; окружив девушку, они подталкивали друг друга локтями, шушукались, словом, вели себя, как зрители в ожидании спектакля. Седрик обошел вокруг Роузи, стараясь напустить на себя гордый и независимый вид, хотя на самом деле он больше напоминал озорного эльфа.
— Леди Розалин, скажите нам правду! Какое волшебное зелье вы проглотили для такого сказочного превращения? Только вчера мы видели, как некий Розенкранц удалился куда-то вместе с сэром Дэнни, однако этот самый Розенкранц не вернулся обратно. Похоже, небеса ниспослали на его голову проклятие, лишив лучшей части тела — той самой части, которая делала его мужчиной.
Актеры одновременно застонали и схватились за те самые места, где располагалась эта часть у них самих.
— Небеса, однако, усовершенствовали меня, — огрызнулась Роузи.
— Нет, не так! Если небеса прокляли тебя, лишив самого главного, то потом они просто выдали тебе компенсацию. — Встав на цыпочки и согнувшись, Седрик изобразил, что изо всех сил пытается дотянуться до ее груди. — Именно эти новые части заставляют иногда мужчину вести себя, как…
— Как осел! — ответила Роузи, сверкнув глазами.
Актеры расхохотались.
— Настоящему мужчине в таком случае не нужны оправдания своего ослиного поведения! — выпрямился Седрик.
Актеры застонали от восторга, а Роузи рассмеялась, расслабившись на мгновение. Здесь был ее дом. Группа развлекалась от души: кто-то толкал соседа локтем, кто-то пытался оседлать стоящего рядом… Острая боль внезапной тоски пронзила девушку, когда она всмотрелась в окружавшие ее улыбающиеся лица.
Роузи скучала по Седрику и его вечным шуткам, по Джону Барнстейплу, известному романтику, драчуну и задире, обладавшему неповторимым голосом. Она тосковала по Стюарту и Фрэнсису, по Джорджу и Нику… Даже по Элейну Брюэру, своему вечному сопернику при распределении женских ролей.
Расстояние между Одиси и этими цыганскими фургонами нельзя было определить в милях — здесь жили люди из другого мира, и если она вступит во владение поместьем, чего она страстно желала, ей уже не суждено быть одной из них. Она уже никогда не выйдет на сцену, чтобы вызвать смех и слезы зрителей. Прощай, мечта! От этих мыслей Роузи чуть было не расплакалась. Ей пришлось взять себя в руки, и в этот момент она увидела Людовика, стоящего немного в стороне от толпы, скрестив на груди руки. Роузи перевела взгляд с Людовика на садовый кустарник, и Людовик немедленно понял, чего от него хотят. Недовольно что-то проворчав, показывая актерам, что ему совсем не по вкусу их глупые шутки, Людовик скрылся за фургонами. Подождав, пока он совсем не исчезнет из виду, Роузи воскликнула:
— Я… Я буду делиться своим достатком со всеми вами так же, как вы делили со мной бедность и нужду…
По толпе пролетел тихий смешок. Актеры стояли, толкаясь локтями, и Роузи поняла, что никто не верит ни единому ее слову. Для них она продолжала оставаться товарищем, которому улыбнулась судьба. Что ж, труппа могла бы без черной зависти пожелать ей только всего самого хорошего. Голос ее дрогнул.
— Если вдруг вас постигнет беда, обращайтесь ко мне! Если вдруг любому из вас понадобится моя помощь, позовите меня! Я не желаю, чтобы вы видели во мне мужчину или женщину — я просто друг для каждого из вас. Каждого и до самой смерти!
Толпа затихла: никто не знал, как реагировать на этот пламенный обет верности. Большинство актеров переминались с ноги на ногу и нерешительно покашливали. Элейн — самый сентиментальный — шмыгнул носом. Тогда Седрик, выступив вперед, галантно поклонился Роузи.
— Это самое большое богатство, которое ты можешь предложить нам, дорогая, и только таким богатством мы можем ответить тебе. Мы все — твои друзья, и если тебе вдруг понадобится наша помощь, тут же зови любого из нас, и мы приложим все силы для того, чтобы помочь тебе.
На глаза Роузи навернулись слезы, и одна из них стекла по щеке. Весельчак Седрик тут же изменился и, скорчив гримасу, принялся тереть глаза кулаками.
— Если когда-нибудь, проснувшись утром, я обнаружу, что лишился своей мужественности, мои рыдания будут такими же безутешными. Ну а если вдруг окажется, что я превратился в женщину, которая не может больше бродяжничать, я тоже зарыдаю. Но! Если, проснувшись однажды утром, я вдруг обнаружу, что разбогател, как Крез… — он выдержал эффектную паузу, — то я первым делом объемся до смерти! — Высоко подпрыгнув, Седрик Упал на землю и забился в припадке, обозначающем ликующий восторг.
